Сэм вышел в смотровой проход, окружающий рубку. Ветер был прохладным, но не холодным. Сэм пальцами причесал пышную шевелюру. Стоя здесь на палубе, Сэм чувствовал себя живой частью судна, его органом. Пароход бодро шел вперед, шлепая колесами, помахивая флагами — храбрый, как тигр, огромный и гладкий, как кашалот, красивый, как женщина; он шел, преодолевая течение, к стержню мира, к пупу планеты, к Темной Башне. Сэм чувствовал, как его ноги, пустив корни, превращаются в щупальца, — они пронизывают корпус, уходят в темные воды, трогают чудищ, живущих там, погружаются в ил на глубине трех миль, прорастают сквозь землю, разрастаются со скоростью мысли, пробиваются из почвы, проникают в плоть каждого человека на планете, обвиваются вокруг стен и крыш хижин, взвиваются в небеса, оплетают каждую планету, где есть животная и разумная жизнь, исследуя и познавая, а потом пускают побеги во тьму, где нет материи, где есть только Бог.
В этот миг Сэм Клеменс ощущал себя если не слившимся со Вселенной, то по крайней мере родственным ей. В этот миг он верил в Бога.
И в этот миг Сэмюэль Клеменс и Марк Твен слились воедино в одной телесной оболочке.
Потом волнующее видение вспыхнуло, скорчилось, ушло обратно в Сэма.
Он засмеялся. На несколько секунд он познал экстаз, перед которым бледнеет даже сексуальное наслаждение — высшее, что до сих пор было доступно ему и всему человечеству, хотя зачастую и разочаровывающее.
Теперь он опять был сам по себе, а Вселенная сама по себе. Сэм вернулся в рубку. Эрин, черный рулевой, взглянул на него и сказал:
— Тебя посещали духи.
— А что, это так заметно? Да, посещали.
— Что они сказали?
— Что я — все и ничто. Однажды я слышал, как это сказал деревенский дурачок.
МОНОЛОГ БАРТОНА
ГЛАВА 15
Поздней ночью, когда необычайно густой туман заволок все вплоть до мостика, Бартон бродил по судну.
Ему не спалось, и он блуждал с места на место без определенной цели — лишь бы уйти от себя.
«Черт побери! Всю жизнь я пытаюсь сбежать от себя! Будь у меня хоть столько ума, как у коровы, я остался бы и сразился с собой. Но мое „я“ того и гляди переборет меня, как Иаков ангела. Но я ведь и Иаков тоже. Только сломано у меня не бедро, а шестеренка. Я автоматический Иаков, механический ангел, робот-дьявол. Лестница, ведущая на небо, все еще прислонена к окну, но я не могу найти ее.
Судьба — это случай. Нет, не так. Я сам строил свою судьбу. Только это был не я, а некто, кто движет мной, — дьявол, которым я одержим. Он ждет, ухмыляясь, в темном углу, и как только я протягиваю руку за наградой, он выскакивает и отнимает у меня мой приз.
