Как она должна ненавидеть его. За грубость. За слепую похоть. За то, что не смел справиться с собой. Любой достойный мужчина отпустил бы ее.
Отпустить ее? Если бы он мог. Даже мысль, что она покинула его постель, вызывала у него желание что-нибудь сломать.
Он задул свечу, медленно наклонился и, сдвинув в сторону одеяло, поднял Верити на руки. Грубый хлопок под его руками оказался мужской рубашкой, которую она где-то нашла. Верити издала слабый жалобный звук, от которого у него перевернулось сердце.
И тут она проснулась.
– Нет! – закричала она, вырываясь. – Отпустите меня! Не трогайте меня, вы, дьявол!
Он еще крепче сжал ее.
– Никогда. – Он знал, что в этом слове заключено его проклятие.
– Оставьте меня в покое, – прошептала она, затихая в его руках. – Это все, чего я прошу.
– Я не могу. – Он услышал грусть в собственном голосе. – А теперь тише.
Подняв ее еще выше, он понес свою пленницу к постели.
В ранний предрассветный час Кайлмор проснулся от того, что его плоть требовала удовлетворения.
Добрый человек, хороший человек оставил бы свою любовницу в покое, дал бы ей выспаться, отдохнуть. Но теперь она должна знать, что не может ожидать ни доброты, ни хорошего обращения от своего холодного любовника.
Хотя слово «холодный» в данный момент совершенно не подходило ему.
Он пошевелился и потревожил Верити, спавшую беспокойным сном. Они оба плохо спали в эту ночь. В этом доме они никогда не обретут покоя.
Даже во сне она не хотела, чтобы он прикасался к ней. На мгновение у него в памяти промелькнул тот странный момент, когда по пути на север она проснулась в его объятиях. В тот короткий миг мир спокойно вращался на своей оси, а затем все снова исказилось. С этого мгновения все шло не так, как надо.
Ему не следовало поддаваться глупому оптимизму, рассчитывая, что постель все вернет на свои места. Но после того, что Кайлмор сделал с нею в этой комнате ночью, он чувствовал себя как никогда растерянным и сбившимся с пути.
Но это не должно помешать ему прямо сейчас овладеть ею.
Он отбросил простыни и, положив руки на плечи Верити, ощутил их хрупкость. Она лежала голой, укладывая ее в постель, он сорвал с нее ветхую рубашку, и теперь сладкий аромат кожи манил его.
Даже в темноте ее кожа была такой белой, что он мог видеть изящные изгибы ее спины, талии и роскошных бедер. Желание все разгоралось и становилось невыносимым. Он сжал ее плечи.
– Нет, – инстинктивно произнесла она, не поворачиваясь к нему и сжимаясь в комок на краю кровати.
