* * *
Следующим летом, во второй половине июля, я снова приехал в Никитино, теперь уже сам, без чьей-либо помощи. И вели меня сюда уже не тоска и безнадега, а желание хотя бы ненадолго снова стать самим собой, забыв о навязываемых бесконечно меняющимися обстоятельствами ролях.
В деревне я был встречен как старый знакомый. А поскольку я, как и прошлым летом, снова поселился на терраске у бабы Кати, то мне временно как бы присвоили статус ее дальнего родственника. За глаза меня теперь называли не иначе как «Катеринин москвич». Впрочем, говорилось это без всякого злорадства и не таило в себе ничего обидного.
Сережику я привез в подарок толстый том «Властелина Колец» Толкиена (еще в прошлом году я обратил внимание на то, что каталог сельской библиотеки не пополнялся новыми изданиями уже лет десять) и большой, тяжелый куб какого-то особого пластилина, купленного по совету специалиста в художественном салоне.
Книгу Сережик буквально проглотил за два дня, и, после того как я в двадцать первый раз заверил его в том, что он может оставить ее себе, она, аккуратно обернутая в газетку, заняла почетное место на полке в сараюшке, стоящей на берегу речки.
Досконально изучив книгу, Сережик взялся за пластилин. Но вот с ним у Сережика дело не пошло. Смочив по моему совету ладони водой, он старательно мял пластилин руками, стараясь придать ему хоть какую-нибудь узнаваемую форму, но вместо этого из-под пальцев вылезали только жуткие уродцы, отдаленно напоминающие раздавленных прессом каракатиц.
— Ничего у меня с ним не получится. Холодный он.
В голосе Сережика не было ни обиды, ни раздражения. Он просто смял очередную каракатицу в серый комок и отбросил его в сторону. Больше он к пластилину не притрагивался, хотя я и уговаривал его попробовать еще раз — мне очень хотелось показать что-нибудь из сделанного Сережиком своим знакомым, и я надеялся, что уж пластилиновые-то фигурки он разрешит мне забрать. Но вскоре куб пластилина и вовсе куда-то пропал. Должно быть, Сережик, устав от моей назойливости, просто выбросил его в реку.
Как и прошлым летом, я часто наведывался в сараюшку к Сережику и наблюдал за его игрой с глиняными обитателями нарисованной на полу деревни.
За истекший год правила игры претерпели некоторые изменения. Теперь Сережик редко ломал сделанные фигурки, чтобы заменить их новыми. Он подолгу сидел на полу, скрестив ноги, и неотрывно глядел на выстроенных перед ним глиняных человечков. Казалось, что силой своего взгляда он пытался заставить их двигаться. Если он и брал какую-нибудь из фигурок в руки, то не сминал ее, как прежде, а лишь вносил какие-то почти незаметные, важные лишь для него одного изменения. Действовал он при этом преимущественно ногтем мизинца либо концом тонкой щепочки.
