– Слушаю вас, и сердце кровью обливается. Ваш отец сидит за двойное убийство.
– Он никого не убивал! Я подумала, что, может, вы согласитесь назваться Деверо-Олмондом и пройти со мной.
– Блестяще! То есть вы не просто приглашаете меня с собой на тюремное свидание, вы еще хотите, чтоб я выдавал себя за другого.
– Они никогда не проверяют документы.
На медленной скорости мы проехали развилку. Мимо тащился караван белых фургонов, голландские грузовики направлялись к парому в Халл.
– Так вы согласны? – опустив ресницы, спросила Марти.
– Пока думаю. Вы что, серьезно считаете, что я смогу попасть внутрь под именем Мортона Деверо-Олмонда?
Видно, в тот день у меня было авантюрное настроение, потому что ее сумасшедшая идея чем-то меня зацепила. Наверно, меня просто одолела скука: работа стояла, жизнь была пуста, как длинные летние дни в городе.
– Это несложно.
– А если станут документы проверять?
– Нет, никогда не проверяют. Папа теперь относится к заключенным категории «С», а к ним на свидание очередь в километр. Все, что от нас потребуется, записаться в книге регистрации. Ну, пожалуйста…
– А вдруг я покажусь им подозрительным и они вздумают меня обыскивать? Мне вовсе не хочется, чтобы какой-нибудь сальный охранник шарил у меня в промежности.
Она разразилась хохотом, но стекла моей машины уцелели.
– Вы не выглядите подозрительным. Если не считать, что для тюремного свидания вы одеты слишком шикарно.
– А вы нет?
– Это для папы. Он говорит, что не сошел еще с ума только потому, что я преуспеваю.
– А вдруг он выкинет сразу что-нибудь такое, что выдаст меня? Он ведь сразу поймет, что я не Деверо-Олмонд.
– Не волнуйтесь. Я шепну ему на ухо, кто вы. Он сообразительный.
– Ну да, конечно, яблочко от яблоньки… – проворчал я и пошел на обгон.
Заявив, что мы будем на месте через час, Марти явно погорячилась. За Брэдфордом шоссе оказалось забито, и мы добрались до стен мрачного викторианского строения к двум часам. Я припарковался как можно ближе к воротам, и мы присоединились к толпе, которая медленно просачивалась внутрь этой местной Бастилии.
В животе у меня возникло знакомое с детства ощущение замирания, какое должен испытывать человек, ринувшийся вниз по головоломной санной трассе на простых салазках. Мне оно нравится, это чувство подвешенности, когда не знаешь, где и когда остановишься и остановишься ли вообще.
– То, что я иду с вами, не означает, что я согласен заниматься делом вашего отца следующие несколько месяцев, – предупредил я Марти, когда мы проходили через ворота тюрьмы.
