Машкин хрипел, задыхался, брызгал слюной, вопил, сучил ногами. По правде сказать, не очень-то я и поверил во все его угрозы, не то время, чтобы вот так, запросто, человека убрать. Потому и сказал, усмехаясь в одну из пауз:
— Вы водички выпейте, Константин Степанович. Нервы у вас совсем никуда.
Машкин неожиданно затих, глядя на меня налитыми кровью глазами. А я вдруг почувствовал, как чьи-то сильные руки ухватили меня сзади и, сведя локти за спиной так, что хрустнули суставы, приподняли из кресла. Я инстинктивно попытался вырваться, но не смог. Хватка у державшего была мощной. Кое-как повернув голову, я обнаружил, что держит меня тот же Васенька, который так лихо прислуживал за столом. Рядом с ним угрюмо стоял второй холуй Машкина. Понятно было, что с ними двумя мне не справиться.
Машкин отдышался немного, плеснул себе водки, выпил и, уже совсем успокоившись, заявил:
— А вот теперь мы посмотрим, туда у меня нервы или не туда. Посидишь ночь — сговорчивее станешь. Ну, а нет — пеняй на себя. Еще один грех на душу возьму. Мало ли их у меня!
Речь его теперь была отрывистой и жесткой. Совсем другой человек сидел за столиком. Теперь не статуя Командора, а сам Дон Корлеоне, «Крестный отец».
Происходило что-то дикое. На восьмом десятке лет советской власти, в захудалом городишке, шеф местной мафии мог запросто ухлопать честного редактора. И ведь действительно никто ничего не узнает! Придут искать — не было, не приезжал! Но я еще храбрился.
— Нет, Константин Степанович, не будет по-вашему. Милиция сейчас и не такие дела раскручивает. Отыщут меня.
Машкин сухо рассмеялся.
— Милиция, говоришь? Вот она где у меня, вся милиция! — он протянул к моему лицу крепко сжатый кулак. — На корню куплена! Почему, думаешь, я столько лет живу и радуюсь? Подумай на досуге, стоит ли ерепениться! Давай его в «холодную», ребята!
И ребята поволокли меня вниз по лестнице, в подвал. Я не сопротивлялся.
Подвал у Машкина был что надо. Под стать всей вилле. И «холодная» была как следует. С бетонными стенами и потолком, без единого оконца, с тусклой лампочкой над стальной дверью с тюремным «волчком». У стены стояли деревянные нары, покрытые драным байковым одеялом. Больше никакой мебели в комнате не было.
Дверь, лязгнув, закрылась за мной, и я, разминая руки, прошелся по камере. Никогда не был в тюрьме. Но это была именно тюремная камера. Интересно, сколько людей побывало здесь до меня? И куда они потом делись? Ох, и в нехорошую же я историю влип!
