– Обидно ей! – проворчал за стеной арестованный. – А вот мне если «шишнадцать» лет ни за что ни про что припаяют, думаешь, не обидно будет?
– Как же, тоже обидно, – согласилась Бабуся.
– Выпусти меня, бабулечка, а? – воодушевился вдруг Серега. – Ну чего тебе стоит? А я больше не буду, бабулеч– ка, плохо себя вести, я сразу исправлюсь, хорошим стану, но– вую жизнь сразу начну! Давай, пока все спят, а? Никто и не догадается, как я исчез. Ведь я полный сирота, бабулечка, нет у меня ни отца, ни матери, ни бабушки, ни дедушки, неко– му меня было учить, но теперь я и сам сразу же за ум возь– мусь, только выпусти…
– А ты мне письмо написать поможешь?
– Конечно, только ты давай, бабка, быстро и тихо, что– бы мы никого не разбудили! – обрадовался «рыжий» и тут же подсказал, что слово, с которым у старушки случилась зако– вырка, нужно писать «шистнадцать», и даже процитировал шепо– том зазубренное со школьных времен правило, что «жи» и «ши» надо писать с буквой «и».
Впрочем, в написании некоторых слов «рыжий» все-таки явно и сам затруднялся.
Тут-то он и вспомнил про своего хорошего знакомого по фамилии Анчуткин, сказав, что этот человек точно все слова знает, потому что грамотнее и умнее его вообще невозможно никого на свете отыскать.
В скором времени письмо «на деревню бабушке», которое заняло всего страничку большими, неровными каракулями, было благополучно завершено, и к тому же Бабуся почувствовала, что смертельно захотела спать.
– Знаешь что, я бы тебе непременно открыла, – сказала Бабуся уже сгоравшему от нетерпения Сереге. – Но только вспомнила, что с замком нипочем в одиночку не совладаю, он тут у нас тугой слишком, так что все равно на помощь людей будить придется…
– Дура ты старая! – в сердцах проговорил «рыжий» и снова вздохнул и замолчал – ушел в себя.
«Не такая уж и дура, – подумала про себя Бабуся, ловко заклеивая языком конверт. – Одна бы я точно не справилась, а так хоть вместе время не скучно скоротали…И потом – та– кого отпустишь, сжалишься, а этот сиротинка сразу же душить наброситься, да за ножики хвататься, слышали мы эти разгово– ры, знаем…»
– А какой предмет преподает ваш Анчутка, или как там его? – спросил Игорь, обращаясь к Александру Ивановичу.
– Сейчас, кажется, историю России. Но раньше, много лет подряд Анчуткин читал марксизм-ленинизм, разбирал со студентами проблемы коммунистического строительства в Со– ветском Союзе – в общем, занимался анти-историй, как я это называл, и к тому же был на нашей кафедре парторгом. А сей– час переквалифицировался, про Россию-мать говорит, даже ка– кое-то патриотическое движение, кажется, возглавляет, мухо– мор несчастный…
