— Послушайте, я, честное слово, работал в полиции, и сейчас я, честное слово, частный детектив, и мне, честное слово, необходим телефон, чтобы доложить шерифу об… — черт, чуть было не сказал «об убийстве». Тогда бы Хряк наверняка решил, что это я повинен в смерти Филлис. А теперь объезжаю ближайшие дома, уничтожая возможных свидетелей, видевших на шоссе мою машину. Я быстро поправился: — О несчастном случае.
Вместо ответа Хряк снова сплюнул.
До меня запоздало дошло, что когда люди пользуются плевательницей, должно раздаваться металлическое «дзинь». Я же ничего подобного не услышал. Хотя прислушивался. Очень чутко прислушивался.
После чего улыбка моя, должно быть, стала окончательно фальшивой. Может быть, именно поэтому Хряк разрешил мне позвонить, но при одном условии: если я не буду заходить в дом. Шнур у его телефона был, наверное, длиной с милю и дотянулся до крыльца.
Я же, после того как понял, что плевательниц в доме нет, не слишком-то и возражал.
Верджил проявил чудеса тугодумия.
— Что? — переспросил он. — Несчастный случай?
Мне не хотелось озвучивать все подробности, пока Хряк, щурясь и плюясь, пялился на меня из-за москитной сетки.
— Верджил, в доме Филлис Карвер произошел несчастный случай. Приезжай НЕМЕДЛЕННО!
Верджил продолжал тупо повторять:
— Какой такой несчастный случай?
Хряк старательно тянул шею, вслушиваясь. Не объяснять же по телефону, что убийство Филлис вряд ли можно трактовать как трагическую случайность. Содеянное явно носило целенаправленный характер. Я вздохнул и, оттащив телефон от дверей насколько позволил шнур, закричал сдавленным шепотом:
— Верджил, несчастный случай вроде того, который приключился шесть недель назад, на птицеферме, помнишь?
Может быть, я был слишком прямолинеен. Верджил испустил такой вопль, будто это он был жертвой, а вовсе не бедная Филлис.
— О НЕ-Е-ЕТ! О Боже! Боже-боже-боже… Не хочешь же ты сказать, что ее…
— Да, Верджил, да, — произнес я как можно мягче.
Так. Верджил воспринял новость гораздо хуже, чем я предполагал. Я же говорил, к правонарушениям в округе Крейтон он относится как к личному оскорблению. Верджил убежден, что люди преступают закон только ради того, чтобы позлить его.
— О боже-боже-боже! Ой, мамочки, царица небесная! — и прочее, в том же духе. — Ужас, ужас, правда? Кошмар, кошмар, Господи!..
Мне пять раз пришлось повторить имя шерифа, прежде чем удалось вывести его из прострации. Вот как это звучало.
— Верджил. Верджил. Верджил! ВЕРджил! ВЕРДЖИЛ!!!
