А дальше спешить надо было, не дожидаясь подхода казаков с Волги. Тело Кондратия укрыли они рогожей, на повозке помчали в Черкасск, а оттуда – на Верхний Донец, ко князю Василию Долгорукому. И за то обещал он царским словом прощение тем домовитым казакам, кои добровольно отложились от бунтарей,
Все задумки Илюхины исполнились точно, будто старая колдунья ему нагадала. На Черкасском кругу старшины прокричали его атаманом порушенного войска. И взял он в руки тяжелую атаманскую булаву, хмуря срослые брови, что смолоду сулили ему счастье. Но счастья не было, тайная хворь его поедом ела, потому что кончалось казачество на Тихом Дону. Все под чистую выжигал огнем и железом князь Василий Долгорукий, одной Кондратовой головы ему было мало. Всех казаков ковал в железа, плавучие качели с висельниками спускал с верховьев до самого Черкасска. А кто жив остался, те бежали к Некрасову и с ним – на Кубань-речку.
Стал Илья Зерщиков войсковым атаманом, только войска уже не было. Ушло кровью во сыру землю…
– Кайся теперь в последних грехах, вор, – сказал дьяк тихо, вовсе по-свойски. И устало перо отложил в сторонку.
Тела не было и голоса не было. Голая душа прохрипела молча:
– Верой и правдой! Царю!.. Невинно стра-да-ю…
– Не-вин-но-о? – в великом изумлении ощерился дьяк.
Он проковылял из-за стола к мангалу и начал самолично шевелить жар клещами. Лиловый пепел поднялся прахом, и над угольями снова заплясали жадные языки огня. Дьяк сунул в огненную пасть остылые клещи и подступил к дыбе. Илюха зажмурился.
– Невин-но? – переспросил дьяк с тошной ухмылкой. – А крест на тебе чей, Июда?
Крест болтался на вытянутой шее Ильи, и разгоревшееся пыточное пламя сияло и меркло в золотом распятии, прожигало насквозь окровавленную грудь.
– Чей на тебе крест, злодей?
Дьяк поймал болтавшийся крест и рванул к себе, но пересохший ремешок гайтана не прошел через голову, распухшую и чужую.
«Сейчас уши начнет резать…» – ужаснулся Илья. Но дьяк устало выпустил гайтан, плюнул под ноги и вытер бороду крючковатой ладошкой.
Крест покачивался, взблескивая от пыточного огня.
А свечка на столе оплыла уже до самого подсвечника. Желтое, немощное пламя коснулось почернелой меди, вильнуло смрадно и погасло. День наступил.
