Осипов сладко зажмурился и, распространяя вокруг тяжкий дух еще не перегоревшей в нем кумышки, продекламировал:
Тегеран и Бомбей, Москва и Венеция —
Крыловые пути людей-лебедей…
В тот вечер и открылось ему, что иная жизнь счастьем быть не может.
К осени его собственный крыловой путь пролег через мастерские Гатчинской авиашколы, о чем Вагин до этой минуты понятия не имел. Осипов поступил туда учеником механика, пилоты изредка брали его в гондолу вместо балласта. Ночевал он прямо в ангаре, питался колбасой, хлебом и квасом. Все жалованье забирал писарь, обещавший со временем сам принять экзамен и выправить свидетельство, человек земной и могущественный, а летать учил, никаких денег не требуя, поручик Баринов, земляк. Он говорил, что главное при взлете — помнить древнее правило, придуманное наездниками для скачек с препятствиями: «Брось через барьер свое сердце и последуй за ним!» То же правило годилось и при посадке. Остальную науку Баринов презирал. Он был щеголь, носил длинные яркие шарфы, забрасывая их через плечо. В полете один такой шарф сорвало ветром и захлестнуло на пропеллер позади гондолы. Первый и последний раз в жизни Баринов приземлился раньше собственного сердца. Он упал в гатчинском парке, неподалеку от дворца, сумев перетянуть над его серой двухбашенной громадой, а наутро после похорон писарь выдал Осипову обещанное свидетельство.
Вагин слушал терпеливо, надеясь, что вот сейчас начнется история его знакомства с Казарозой, но она все не начиналась.
— Тут же, — сказал Осипов, — я телеграфировал сестре.
Ей предложено было за полцены выкупить его долю доставшейся им в наследство москательной лавки, и она быстро собрала нужную сумму. Деньги пришли по почте, на них Осипов приобрел у казны бариновский «Фарман-30», превратившийся в груду искореженных трубок, стоек и расчалок, и еще одну машину, тоже разбитую, с похожим на разворошенный муравейник мотором. Наняты были опытные механики, и скоро из этого праха восстал красавец самолет, взявший лучшее от обоих своих родителей — «Фармана» и «Испано-Суизы». Заводился он ручкой из гондолы, без помощи моториста, что необходимо в одиноких странствиях. Толкающий винт, погубивший Баринова, был заменен тянущим. В апреле 1914 года Осипов погрузил своего кентавра на железнодорожную платформу и отбыл с ним на юг, в Воронеж, чтобы там, на степных просторах, начать жизнь человека-лебедя.
Еще в Гатчине к нему прибился какой-то жулик, ставший его импресарио. Он сулил Осипову золотые горы, а для начала взял у него оставшиеся от продажи москательной лавки сто с чем-то рублей. На них напечатали афиши, запаслись бензиновой смесью и открыли гастроль.
