Может, жалование какое и было, и корма были, но вряд ли бы они через немцев прошли. Если уж взялся пастор Грегори, так уж, наверное, не за так.
Показали первую комедию – «Артаксерксово действо». Десять часов отсидел Алексей Михайлович, глядя на сцену. Ну да ему не привыкать было – на приемах сидеть не меньше приходилось, а на пирах и говорить нечего.
Добром, конечно, в артисты никто не шел, а попадали туда примерно так, как соколы наши: служба государева, и все тут. Один с соколами возится, другой комедию представляет, и все при деле.
…Немчин Грегори посмотрел на Авдея с Васькой сквозь стекла на носу:
– Сафтра будем тафать комедиум «Бахус унд Венус». Бахус дер готт пьянства есть, ферштеен?
– Дело знакомое, – сказал Авдей.
– Венус – либе, люпофь есть, ферштеен?
– Натюрлихьяволь! – отличился Мымрин.
– Нун, гут, – сказал пастор. – Роль Бахус занят. Роль Венус тоже занят. И занят роль Купидон. И роль шут, и роль вестник, и роль бордачник – все роль занят. Есть роль пьяниц лежащих. Вы лежать рядом с бочка Бахус. Как Бахус вставать с бочка, вы кричать: виват Бахус! Это значит многолетие, зо? На сцене не говорить, не вставать, лежать якобы пьяный, ферштеен?
– А что, дело знакомое, – улыбнулся Васька. – Отчего и не полежать для дела? Можно и выпить, чтобы вовсе похоже было.
– Но, но, но. Тринкен ферботен. Если вы пить комедийный хоромина, я посылать вас кат Ефимка. Это есть палач. Аллес.
Аллес так аллес. Соколы вежливенько попрощались со строгим немчином и пошли восвояси: нужно было выспаться перед завтрашним действом.
– Вот это попали из огня да в полымя, – сказал Авдей. – Ну как нас кто-нибудь узнает? Срам-то, срам-то какой!
– Государева служба – срам?
– Разве ж это служба – пьяным валяться? Так-то всю жизнь бы служил государю верой и правдой, да только не в комедийной хоромине. Люди узнают – смеяться будут!
– Не узнают, – сказал Василий. – Немчин толковал, что всю лопоть казенную выдадут. А хари мы себе углем да свеклой вымажем, будто месяц из кружала не вылазили, и не узнают…
…На самом хорошем месте сидел, конечно, государь-царь. Бояр в хоромину набилось видимо-невидимо, почитай, вся Бархатная книга собралась. Женщин не было – не положено. Только на галерее, за деревянной решеткой, сидели царица Наталья Кирилловна и ее мамки-няньки.
Зазвенели медные трубы, давая знать, что действо вот-вот начнется. Соколы лежали на своих местах. Немчин, к слову сказать, похвалил их намазанные хари и сказал даже, что будет просить государя, чтобы Ваську с Авдейкой навсегда перечислить в актеры. И ведь перечислят, думали соколы, коли не найдем Щура и клада. Да хорошо, если только в актеры, а не в каторжные…
