Я ничего не вспоминала. Память лишь немного зашевелилась во мне, когда я посмотрела в ручей, но отчетливо я ничего не вспомнила. Присутствие Пола Стюарта раздражало и отвлекало меня. Как я могла что-нибудь вспомнить, если он так давил на мое сознание?
— Зачем вам нужно, чтобы я вспомнила? — спросила я. — Воспоминания ребенка ничего на значат. Такого маленького ребенка.
— Я хочу что-нибудь свежее для этой части моей книги, конечно, — ответил он. — Но если не можете вспомнить — ничего не поделаешь.
— Может, если бы я здесь осталась одна ненадолго, было бы лучше, — сказала я.
— Как хотите. Я вернусь к своей пишущей машинке. Вы знаете дорогу домой.
Теперь он был почти грубым, как будто он уже узнал то, что хотел, и больше во мне не нуждался.
Я кивнула, и он пошел назад по той тропинке, по которой мы пришли. И сразу же я осталась в полной тишине. Звуки города не были слышны, а по тихой дороге наверху машины проезжали редко.
Что я чувствовала тогда, когда была пятилетней девочкой и стояла здесь на холме рядом со своей матерью? Что я видела и слышала? Конечно, я была напугана, потрясена, доведена до истерики. Однако во мне теперь не возникало никаких чувств, кроме вполне осознанных эмоций взрослой женщины. Здесь погибла моя мать. Она упала с этого крутого берега в ручей и разбилась при падении. Но перед этим она намеренно взвела курок пистолета, который она принесла с собой, и застрелила Керка Ландерса.
Нет! Что-то здесь было не так. Я почему-то не могла поверить в то, что мне рассказали. Так как выступ, на котором они тогда стояли, ни о чем мне не говорил, я поднялась назад на площадку и на этот раз оказалась лицом к большому тополю, под которым мы до этого прошли. И тотчас же острое, ужасное чувство уже виденного раньше пронзило меня. Это было дерево из моего ночного кошмара. Оно было высоким и раскидистым, с густой листвой и корявыми ветвями. Оно властвовало над холмом и, наверное, казалось гигантом для пятилетней девочки, какой я тогда была.
Рядом стояла старая, изъеденная ветрами и непогодой деревянная скамейка, наверное, поставленная когда-то для пикников, и я опустилась на нее, потому что у меня вдруг задрожали ноги. Наверное, здесь я сидела тогда, глядя на это дерево. Я долго смотрела тогда на него в моем отчаянном состоянии, пока оно не заслонило все мои впечатления и не стало для меня навязчивым кошмаром — символом чего-то ужасного, от чего мое детское сознание постаралось избавиться.
