— Потому, что только он и я знали о его намерении отправиться вчера в Барнет. Потому, что я заставляла, нет, уговаривала его вернуться, пока он не согласился, как бы поздно это ни получилось.
Она резко оборвала себя, не в состоянии владеть голосом, и отвернулась. Неужели только вчера она просила его и получила обещание? Кажется, это происходило в какой-то другой жизни. Сквозь накатившую вновь волну гнева и отчаяния она услышала голос дяди: — Роковое совпадение, конечно, но убедительные доказательства вряд ли удастся найти. Чтобы доказать ошибку, вам понадобится моя помощь? Я сделаю все, что в моих силах, разумеется, но если Сент-Арван отказывается верить вашему слову, то мое тем более сочтет неубедительным.
— Ну, нет! — Она резко повернулась лицом, и снова через маску спокойствия прорвался гнев, подобно пламени, тлевшему до поры под золою. — Неужто вы думаете, я стану унижаться, просить и умолять, чтоб меня простили за что-то, чего я не совершала? Если он так мало доверяет мне, если убежден, будто я способна на такое после… Ах, да пусть думает, что хочет! Ненавижу! Как бы мне хотелось, чтобы он умер!
— Дитя мое, вы вовсе так не думаете и не надо этого говорить! Теперь в вас говорит обида и гнев, но успокоившись…
— Успокоившись, — запальчиво прервала она, — я найду способ заставить его пожалеть об этой чудовищной лжи, которую он на меня возвел. Вы ведь не знаете, а я просто не могу сказать вам, какие слова он мне сегодня говорил. Жестокие, унизительные — такое не прощают. — Она порывисто бросилась в кресло и закрыла лицо руками. — А я-то, дурочка, поверила, что он любит меня!
— Бедное, бедное мое дитя! — Роджер осторожно встал рядом и положил руку ей на плечо. — Вы не первая женщина, поверившая в это, и боюсь, не последняя. В делах сердечных у Сент-Арвана нет совершенно никакой совести. Безмерно огорчительно видеть, что вы до такой степени подпали под его влияние, ибо, по моему глубокому убеждению, ничего, кроме горя, это вам не принесет. Вы горды, Антония, а гордость — неподходящая спутница для женщины, связанной брачными узами с бесстыдным распутником.
Она покачала головой, не гладя на него: — Даже той крохотной гордости, которую милостиво изволил оставить мне дед, меня лишили сегодня. Не знаю, можно ли испытывать больший стыд, еще большее отвращение к себе! Ах, дядя, отчего вы не предупредили меня?
— А разве тогда бы вы остереглись? — мягко поинтересовался он. — Впервые увидев вас в Лондоне, я решил, что вы уже достаточно узнали своего мужа, но потом понял, что ошибся. Он обманул вас, как, впрочем, и многих других, да и разве могло быть иначе при том, как вас воспитали — в строгости и уединении. Соблазнить чужую жену для Сент-Арвана никогда не представляло почти никакой трудности, поэтому оставалось лишь ожидать, что такого же успеха он добьется и со своей собственной.
