Вздыхая, он часто сетовал на то, что ему уготована печальная участь в старческом возрасте остаться с Терезой, в то время, как другие дети, близкие ему, уже покинут дом. Он и сам не знал, что ему не нравится в Терезе: не могла же эту неприязнь вызвать смерть жены, последовавшая семнадцать лет назад… Он не отдавал себе отчета в том, что его собственное поведение, недостаток любви, а порой и несправедливость сделали из дочери робкое и упрямое создание, предпочитавшее уединенность полей и лесов семейному общению. Она никогда не лгала и не держала тактично свое мнение при себе, а ее неподкупную искренность отец расценивал как дерзость и наглость. Если в подобных случаях он велел Терезе замолчать, она сердила Ховарда еще больше тем, что смотрела на него, не отрываясь, своими огромными золотистыми глазами, взгляд которых не выдавал ее мыслей. Зачастую он с трудом сдерживался, чтобы не ударить дочь по лицу, и хотя никогда не позволял себе зайти так далеко, считал ее виновной во вспышках своего гнева.
В конце концов, наступил такой момент, когда Тереза по возможности начала избегать присутствия отца. Перестала она общаться и с Элизабет, поскольку не заблуждалась в отношении истинного характера своей всеми обожаемой сестры. Со старшими братьями она почти не виделась, а Вильям был слишком похож на отца тем, что неласково обращался с ней, кроме тех случаев, когда давал поручения, которые она молча выполняла – не сетуя, но и без услужливости.
Так росла она, словно заброшенный мальчишка, который с удовольствием носится по полям, лазает по деревьям, прыгает со стогов сена, обчищает фруктовые сады и плещется в пруду. В отличие от Элизабет, на одежде которой никогда не появлялось ни пятнышка, Тереза часто возвращалась домой исцарапанной и грязной, за что ее наказывала строгая воспитательница, оставляя без ужина.
Но и сейчас, когда она уже почти выросла, отец с неодобрением относился к ее, как он выражался, «эскападам». «Будь я проклят, – возмущался он, – если знаю, тупа эта дерзкая девчонка или просто невоспитанна». Вильям также упрекал ее в поведении, не достойном девушки из хорошего дома, и предполагал, что она еще навлечет позор на семью: друзья, жаловался он, уже насмехаются над странностями его сестры.
А теперь еще и Томас прислал письмо, где высказывался о ней в подобном же тоне. С тех пор как Элизабет сунула под нос Терезе эту бумагу, лежавшую на письменном столе отца, она не выходила у нее из головы.
