— Начинается посадка на поезд, следующий рейсом Трентон — Филадельфия — Вашингтон, — разнесся по залу гулкий голос. — Поезд отходит с восьмого пути.
Мимо Джесс пронесся поток людей, пихая и толкая ее.
Подошла пригородная электричка. Из нее тоже хлынул поток людей, едва не сбив ее с ног. Внезапно разболелась голова. Джесс прижала руки к вискам, стараясь унять боль.
Хотелось убежать отсюда куда-нибудь, все равно куда, лишь бы выбраться из этого суматошного вокзала, воздух в котором пропитан запахом разгоряченных тел. Убраться подальше от этого ребенка, который бьется сейчас в ней, от отца, от самой себя. Джесс обернулась — перед ней была дверь, через которую она выскочила на улицу. Гул стоял неимоверный: машины с гудением проносились по улице, скрипя тормозами, дворники с шумом терлись о ветровые стекла.
Люди пробегали мимо, топая по асфальту каблуками. Джесс зарыдала, но рыдания заглушил шум дождя.
Хотелось крикнуть: «Помогите мне!» Но никто не обращал на нее ни малейшего внимания, никому и дела не было до ее страданий. Пошатываясь, она брела по улице.
Наконец силы оставили ее, и она прислонилась к какому-то столбу, чтобы не упасть. «Хоть кто-нибудь помогите!»
На другой стороне улицы она заметила полицейского.
Если бы только она могла добраться до него, поговорить с ним — он помог бы ей, непременно помог. Не отрывая глаз от полицейского, Джесс быстро пошла к наземному переходу. «Он поможет, обязательно поможет», — убеждала она себя. Но когда она собралась перейти Бродвей, Джесс увидела, что к полицейскому подошла какая-то пожилая пара. Джесс остановилась, а потом решительно зашагала обратно. Какая же она дура! Да кто ей поможет?
Никто, ни один человек не может ей помочь, даже если очень захочет. Она стремительно бежала по улице обратно к вокзалу. Внезапно нога подвернулась, и Джесс наступила в лужу, обрызгавшись с ног до головы; по ногам текли грязные струйки воды. Никто ей не поможет! Ларчвуд — единственное место, куда она может поехать. Это все, что у нее осталось.
ДЖИННИ
Самым трудным оказалось одолжить у Пи Джей шпильку. Эта очаровашка твердила свое:
— Дай я сама сделаю тебе какую-нибудь прическу, Джинни. Вечно ты ходишь такая растрепанная!
Можно подумать, что у нее нет другого дела, кроме как думать о волосах. Хотелось крикнуть: «Дай мне эту чертову шпильку и оставь меня в покое!» Но если такое скажешь, Пи Джей сразу же что-нибудь заподозрит. Пришлось, мило улыбнувшись, заметить:
