Не было никакого сомнения, что речь шла о Любе Ольховской и Вере Тарасовой. Эта весть, хотя и нерадостная, но очень важная для нас, быстро облетела всех однополчан. Комиссар Евдокия Яковлевна Рачкевич стала собираться в дорогу - кому, как не матери, нашей доброй "мамочке", ехать на могилу дочерей?
8 мая 1965 года при огромном стечении народа состоялись похороны. Прах погибших летчиц перенесли из безымянной могилы на городскую площадь Снежного. Среди множества венков, возложенных на их новую могилу, был венок от однополчан.
- Мы помним о вас, наши боевые подруги, - сказала от имени всех нас Евдокия Яковлевна. - Теперь на душе хоть по-прежнему печально, но спокойно: вы умерли, как герои.
- Мы тоже помним о вас и в своих делах будем достойными вас, - дала обещание юная пионерка, салютуя погибшим героиням.
Мой первый боевой вылет не оставил у меня особенно яркого впечатления: все проходило почти как на полигоне. Противник ничем себя не обнаружил - ни прожекторов, ни шквала огня и даже ни единого выстрела. В душе я была немного разочарована.
В течение нескольких последующих ночей боевые вылеты были похожи на первый - противник не обращал на наш самолет никакого внимания.
- Катя, знаешь, просто неудобно становится докладывать одно и то же: "Обстрелу не подвергались", - сказала я как-то Пискаревой.
- Ну, а что же делать?
- Мне даже порой кажется, что Ракобольская, выслушивая доклад, как-то подозрительно смотрит и, может быть, думает: "А были ли они над целью?"
- Ты слишком мнительная.
- Но ведь по другим стреляют!
- Значит, для нас еще пули не отлиты.
Настала ночь, когда мы с Катей Пискаревой полетели в тринадцатый боевой вылет. Я не верила в дурную славу "чертовой дюжины", так как, по моим наблюдениям, она всегда приносила мне удачу. Катя была об этом числе другого мнения.
- Ну, Раек, сегодня готовься к бою, - не то шутя, не то серьезно сказала она перед вылетом.
- Не бойся, Катюша, сегодня мне наверняка повезет, - серьезно ответила я, приложив ладонь к левому карману гимнастерки.
Пискарева поняла; всего час назад она поздравила меня с получением партбилета.
Хотя я вступила в кандидаты партии еще весной 1940 года, но за последние два года обстоятельства у меня складывались так, что я не могла оформить вступление в члены. Вначале, и связи с переводом в МАИ, возникли формальные препятствия - коммунистам института нужно было знать меня не менее года, чтобы дать рекомендацию. Но не прошло и года, как началась война. Я ушла в армию. В это время я уже сама поставила себе барьер морального порядка: "Подам заявление не раньше, чем после первого боевого вылета".
