Продолговатый, красиво ограненный камень вспыхивал под лучами газового света. Ее дыхание почти остановилось, как только его грани поймали лучи люстры и отбросили их назад, десятикратно усилив, сделав похожими на тысячи крошечных красных солнц.
Красота была сверхъестественной, она притягивала. А Баррет никогда не могла сопротивляться красоте, даже когда была еще совсем маленькой. Приходя домой из лугов, окружавших их дом в Циннамон-Хилле, она всегда приносила с собой охапку полевых цветов. Ее дед никогда не понимал ее. Он только морщил брови и принимался читать ей лекцию о законах распространения и преломления света, а она стояла, притихнув, гладя мягкие цветочные лепестки в ребяческом удивлении. Для нее цветок был чем-то не поддающимся описанию. Для нее радуга была одновременно и чудом и обещанием. А для ее деда радуга была просто иллюзией, результатом рефракции и влажности.
Но Баррет любила его, даже когда он читал нотации и его седые волосы были дико всклокочены, а очки криво сидели на носу. И она старательно пыталась быть рассудительной и не досаждать ему все эти годы после смерти ее родителей в дорожной аварии.
Иногда она спрашивала себя, не слишком ли она практична. Ведь из-за этого исчезали мечты о чудесах и красоте, и эта потеря отзывалась в ней постоянной болью. Но она поклялась защищать этого хилого, непрактичного мечтателя, и она это сделает, несмотря на его собственное высокомерие. Даже от того хладнокровного могущественного человека, который мог сокрушить его как соломинку.
Только теперь, стоя перед огромным освещенным окном и глядя на гигантский рубин, Баррет снова вспомнила о чудесах – это было ее первой ошибкой. «Глаз Шивы». Драгоценный камень, о котором говорил весь Лондон. Ее глаза затуманились. Как было бы чудесно коснуться такого камня! Ощутить его своими пальцами, погладить каждую прохладную кроваво-красную грань. Почувствовать обаяние и пульсацию его могущества, хотя бы на несколько секунд.
Позади нее двухколесный кеб прогремел по улице, заставив свет газовых фонарей заплясать в диком танце. Но Баррет едва заметила его. И это было ее второй ошибкой. Для нее не существовало ничего, кроме осторожности, уже целую вечность. Долгие дни лжи. Томительные ночи, полные опасений, без друзей, без единого человека, которому она могла бы доверять. Все для того, чтобы защитить одного хрупкого седого старика, который любил ее больше, чем жизнь, хотя они были такими разными.
