Исполнение желаний - Саманта Джеймс

1815 год, предместье Лондона,

гостиница «Соколиная роща»

Сквозь щели в плотно закрытых ставнях медленно просачивался тусклый свет раннего утра. В комнате царил унылый полумрак. В воздухе витал призрак смерти.

На кровати неподвижно лежал до предела изможденный человек. Его руки с длинными аристократическими пальцами безвольно покоились на прохладном шелке стеганого одеяла. Чарльз Тремейн, граф Деверелл, когда-то был жизнерадостным, ладно скроенным, видным мужчиной. Но болезнь изглодала его легкие, превратив их в лохмотья. Тяжкий недуг неумолимо час за часом, день за днем высасывал силы. За короткий срок пышущий здоровьем граф превратился в жалкую развалину, в скелет, обтянутый землистой кожей. Лишь хриплое, прерывистое дыхание говорило о том, что жизнь все еще теплилась в этом человеке.

В углу на стуле сидел мужчина, неясно различимый в полутьме, и молча, наблюдал за графом. Джеймс Эллиот, вытянув ноги и скрестив руки на мускулистой груди, взирал на умирающего. Его сердце билось в тревожном нетерпении, от которого время от времени едва заметно подрагивали плотно сжатые губы. «Умирай, – в очередной раз мысленно велел он графу, скрипнув зубами, – когда же ты, наконец, подохнешь?» Ему очень хотелось встать, схватить подушку и придушить беднягу, раз и навсегда освободив его от тяжких мучений, и совсем не хотелось опаздывать домой к обеду. И не потому, что в той убогой хижине, которую Джеймс Эллиот называл своим домом, его ждал роскошный пир. Просто там он был сам себе господин, хозяин, чье слово – закон.

Лежавший перед ним Чарльз Тремейн с трудом приподнял голову.

– Джеймс, – раздался его слабый, хриплый шепот, – ты был так добр ко мне, Джеймс.

Добр к нему? Джеймс Эллиот издевательски усмехнулся. Он лишь исполнял то, что ему приказали, – прислуживал графу во время его болезни. За последние две недели он только и делал, что кормил графа с ложечки жидкой овсянкой, вытирая ему измазанный подбородок, выносил и выливал в сточную канаву вонючие ночные горшки. Генри Фостер, владелец гостиницы, давно уже блевал бы в эти самые горшки, если бы он, Джеймс Эллиот, не делал того, что ему сказали. На какой-то миг в его глазах вспыхнула неприкрытая злоба. Господи, с каким наслаждением он бы дал Генри пинка в толстую, вислую задницу и спустил его с ближайшей лестницы!

Но у него на шее жена и дочь. Пропади они обе пропадом.

Дочь. От одной только мысли о ней Эллиота передернуло. Сопливая маленькая тварь. Это из-за нее на левой руке у него теперь нет большого пальца. Мучительное воспоминание каленым железом жгло его душу.