– Прибавь, – велел попутчик.
– Быстрее нельзя. Мост изуродуем.
– Надави на газ, я сказал! – Федор ткнул в ребра кончиком ножа. Алексей вскрикнул и утопил педаль. "Москвич" запрыгал по кочкам. – Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому… Почему-то никто не хочет по-хорошему.
– Километров через пять будет пост ГИБДД, – продолжил Федор. – Видел когда-нибудь покойников? Если выкинешь глупость, будешь выглядеть так же. Веди себя паинькой, и тогда встретишься со своей уродливой бабой и ребенком.
Алексей скрипнул зубами на последние слова.
– Лучше пристегнуться, – предупредил он.
– Ты прав, жаба. Еще остановят из-за этой ерунды, а мой фаз слишком знаменит в Забодруйске.
Алексей сбросил скорость и отпустил руль. Вытащил язычок из лямки и перекинул ремень через плечо. В тот момент, когда правая рука защелкивала язычок, левая отпустилась под кресло. Федор не заметил этого. Его неожиданно заинтересовало содержимое вещевого ящичка. Он отодвинул защелку и изумленно уставился на то, что находилось внутри.
– Эй! – воскликнул Федор, поворачиваясь. – Ты меня обманул! У тебя тут целый блок сигарет. Ты что…
Оточенный серп всей шириной полукружия рассек его шею с легкостью бритвы. Дикие глаза попутчика уставились на водителя. Кровь водопадом выплеснулась на усеянный колючками грязный свитер, забрызгала "торпеду" и окропила лицо Алексея. Из горла Федора донеслось слабое кудахтанье – его снова мучил кашель. В последний раз.
– Нельзя, – нравоучительно произнес Сапрыкин, обращаясь к попутчику и заканчивая этим какую-то свою, неведомую мысль.
Он взял сумку с коленей еще дергающегося в конвульсии пассажира и раскрыл ее. Черствая горбушка хлеба и пара луковиц. Удостоверение временного рабочего, приписанного к геологической партии. Надо же, не соврал!
Алексей вышел из "Москвича" и скатил его в придорожную канаву. После этого достал из кармана заветную фотографию и прошептал:
– Скоро приеду, Маша и Санечка! Закончилась командировка-то.
С этими словами отправился по дороге в обратную сторону от Забодруйска.
Его разум помутился в тот момент, когда, вернувшись из командировки, он увидел дымящийся обугленный остов родного дома и санитаров, уносящих почерневшие до неузнаваемости трупы. Все, что осталось у Алексея – эта фотография, огромное ослепляющее чувство к семье и сладкие воспоминания солнечного дня, когда он, подъезжая к городу, предвкушал встречу с любимыми.
Вот уже год он кружил вокруг города, уверяя себя, что возвращается к жене и дочери. Над ним смеялись и издевались, пытались лечить, но он бежал ото всех. Освобождался от тех, кто пытался его задержать. Потому что спешил.
