И в качестве последнего оскорбительного намека – он знал, что Сьюзен его поймет и оценит, – полковник, уходя, оставил дверь настежь открытой.
* * *
Из всех проблем, которые возникли у полковника в связи с этим убийством, самой серьезной была проблема генерала Руэласа. Еще на подготовительной стадии он предвидел, что стоит ему избавить этот мир от Карраскела, как пойдут слухи о связи его жены с генеральским племянником – именно в этом будут видеть причину происшедшего. Люди скажут (и они действительно так говорили): с какой иной стати, если не из-за любви, молодой человек с прекрасной репутацией, подававший такие большие надежды, вдруг попытается тайком проникнуть в спальню красивой замужней женщины? И скорбящий генерал Руэлас вполне мог оказаться в числе тех, кто разделял данную точку зрения. Полковник понимал, что он должен как можно скорее лично поговорить с генералом. Поэтому он – использовав как предлог спор из-за земельного участка между правительством Соединенных Штатов и группой кубинских граждан, выходцев из родной провинции Руэласа, – пригласил генерала на встречу в один из лучших ресторанов Гаваны. В этом краю белоснежных скатертей и хрустальных люстр, облюбованном местной аристократией, за ним и Руэласом будет наблюдать множество внимательных глаз, что, собственно, и требовалось полковнику, который хотел, чтоб объяснение произошло на публике.
Генерал, малорослый, но ладно скроенный мужчина лет шестидесяти, гораздо лучше смотрелся в штатском костюме, нежели в опереточной униформе, которую ему приходилось носить во время официальных приемов. В его внешности не было ничего устрашающего: коротко подстриженная седая борода, редеющие волосы, костлявое птичье личико. И тем не менее генерал имел репутацию человека безжалостного к врагам как на поле боя, так и на политической сцене и – если слухи были верны – без предрассудков относящегося к применению самых жестоких пыток. Он пришел на встречу с траурной повязкой на рукаве и в сопровождении осанистого адъютанта, тоже в штатском. Резерфорд еще ранее письмом выразил свои соболезнования семье Руэласов, но сейчас, когда генерал явился собственной персоной и, сев за столик, начал сосредоточенно перекладывать серебряные столовые приборы, выстраивая их в шеренгу на скатерти, полковник поспешил еще раз принести извинения, добавив, что ни за что не стал бы стрелять, узнай он в незваном госте Луиса. Но тогда, в утренних сумерках, он видел перед собой лишь какого-то человека, пытающегося залезть в его дом.
