– И ещё Витя разведке учит.
– Не хвастай, – смутился Витя.
Мне хотелось, чтобы он понравился Вале и чтобы мы втроём дружили. Но Валя почему-то не заговаривала с ним, а только смотрела и молчала. И Витя тоже молчал.
– Валя, а ты куда идёшь?
– К себе.
– И мы с тобой.
Впереди показалась почта. Но Валя направилась к соседней хате:
– Вот здесь я живу.
Она остановилась, торопливо поправила волосы.
– До свидания, Федя. Приходи к нам!
– А Вите можно со мной?
– Можно, – тихо ответила Валя, не глядя на него.
Она заторопилась в хату, но перед дверью остановилась, ещё раз внимательно посмотрела на Витю и скрылась.
Нам пора было уходить, а Витя всё стоял и смотрел на дверь. Я тронул его за рукав. Он удивлённо, будто проснулся, посмотрел на меня:
– Что?
– Пойдём.
– Да, пойдём, – сказал он виновато.
Однажды утром, только мы позавтракали, Петра Иваныча вызвали в штаб. Он вернулся и построил нас посреди комнаты. Я встал в самом конце строя. После гибели Каржаубаева Пётр Иваныч никого не взял вместо него. И теперь я был тринадцатый разведчик.
Дверь распахнулась, и в комнату вошли батя, наш командир полка, и высокий худой майор с чёрными усами и строгим лицом. Батя, подполковник, тоже высокий, но шире в плечах. Гимнастёрка у него заправлена под ремень без единой складки. На брюках – стрелки. Фуражка новая, с чёрным козырьком. Хромовые сапоги начищены до блеска. Настоящий батя!
Он внимательно посмотрел на нас и спросил Петра Иваныча:
– Все в строю?
– Все.
– Так вот что, глаза и уши армии. Получена задача – провести глубокую разведку в немецкий тыл. Километров на тридцать. Можно, конечно, и приказать, но здесь нужны добровольцы. Так что подумайте.
«Глаза и уши армии». Так на фронте называли разведчиков. Только мы могли увидеть и услышать, что делалось в немецком тылу.
Батя медленно прохаживался вдоль строя и спокойно поглядывал на разведчиков. Те молча смотрели на него и чего-то ждали. Но вот батя повелительно посмотрел на нас и приказал:
– Кто готов, два шага вперёд.
Первым вышел Пётр Иваныч, за ним сразу – все разведчики. Я тоже старательно сделал два шага.
– Так, – сказал батя, и глаза его потеплели. – Значит, все добровольцы?
– Все. Дружные ребята, – ответил за нас Пётр Иваныч.
– И ты добровольцем? – наклонился батя ко мне.
– Ага.
– Рано ещё, брат, тебе. Подрасти.
От обиды слёзы сами навернулись на глаза. Почему разведчики могут идти, а я – нет? Я с ними столько тренировался. Ну и что, если я маленький? Может, попросить батю? Нельзя. У нас строже, чем у Третьяка было: раз сказал командир – значит, точка. Выполняй беспрекословно, не спорь и не спрашивай. Да и батя уже подошёл к Петру Иванычу:
