Роджерс по мутному взгляду, которым Шах обозревал топографические карты, понял, кто перед ним стоит и как с ним нужно вести разговор.
— Попрошу вас, господин Шах, — сказал Роджерс, — доложите нам обстановку на участке бригады. Подробно и последовательно. Шаг за шагом, которые мы должны будем сделать от Лашкарикалая до горы Маман.
Аманулла старательно перевел слова Роджерса, несколько смягчая их волевое звучание принятыми на Востоке вежливостями. Однако Шах уловил главное — ему приказывали.
Презрительно скривив губы, он ответил:
— У вас, фаренги, дьявольский аппетит. Но вместо того, чтобы жевать самим, вы рассчитываете на чужие зубы. Только так не бывает, господа, чтобы одни жевали, а проглатывали другие. Я думаю, мы сами сумеем разобраться с горой Маман. А вы посмотрите, как мы это сделаем.
Аманулле незачем было выковыривать перец из лепешки, предназначенной англичанину. И он перевел ответ слово в слово: пусть проглотит.
Роджерс на своем веку повидал немало строптивцев и наглецов. Больше того, он был убежден, что все эти азиаты и черные, с которыми ему постоянно приходилось иметь дело, другими и не бывают. Такие понимают только силу и подчиняются одному кнуту. Лучше, если он пожестче и сделан из кожи носорога.
— Скажите этому генералу, Аманулла, — холодно и жестко потребовал Роджерс, — в этой стране я ничего проглатывать не собираюсь. Нам самим предстоит печь хлеб, который предназначен другим. И потому мне наплевать — так и переведите, — наплевать, что думает генерал о тех, кто стоит над ним и над нами в данном случае.
Роджерс полез в карман и вытащил оттуда крупную серебряную монету. На ладони протянул ее Шаху. Тот осторожно, будто нечто горячее, взял ее пальцами за ребро и внимательно вгляделся в арабские письмена, густо покрывавшие обе стороны кружка. Монета, судя по всему, родилась давно и повидала немало, переходя из рук в руки, из кошелька в кошелек. Рассмотрев монету, столь же осторожным движением Шах протянул ее Роджерсу.
— Мне знаком этот знак, уважаемый, — сказал он сдержанно, и было заметно — наглость амера поблекла, слиняла.
— Тогда вам известно, кто попросил меня залезть в ваши горы.
— Да, я понимаю.
— Так вот, — обратился Роджерс к Аманулле, — скажите этому генералу, что мне наплевать, нравится ему наше присутствие здесь или не нравится. Пусть он запомнит на все время, пока мы тут: приз в этой скачке принадлежит не нам, а тем, кто дал мне известный ему знак. Я лишь исполнитель. Поэтому, если здесь будут артачиться, я просто соберусь и уйду отсюда. Мне лишние заботы не нужны. Сменить коня в этом забеге разрешено и доверено. Мы найдем другую бригаду. Так он называет свое воинство? А что будет дальше — пусть сам раскинет мозгами.
