М-да. Оксана безжалостно, с присущими ей трезвостью и реализмом дала четкое определение того, о чем я не хотел даже думать и в чем не хотел признаться даже себе.
– Хорошо, – покорно согласился я, – давай подумаем вместе. Чашечка, в которой потом оказался яд, перед спектаклем и во время первого действия была пустой. И я еще подумал: не забыть бы влить в нее воды! Потому что, по замыслу, у Ромео в эпилоге должны были стекать капли воды, то бишь яда, по подбородку. Для достоверности. Для усиления эффекта. Потому что всегда заметно, из пустой пьешь посуды или из полной.
– Хорошо. И кто должен был наполнить чашку?
– Ну, в общем… – Я смутился. И, кажется, умудрился покраснеть.
– Ник. – Оксана взяла меня за руку. – Пойми, ты не перед Порфирием Петровичем на допросе…
– Думаю, Юрий Петрович был бы польщен такой характеристикой. Хотя не уверен, читал ли он Достоевского.
– Не надо недооценивать других, равно как и переоценивать себя, – мягко, расслабляюще улыбнулась моя жена. И мне вдруг показалось, что я у нее на приеме. – Он вовсе не глуп, твой чистенький следователь. И поэтому я спрашиваю: кто должен был налить воду в чашку?
– Вася, – буркнул я. И отвел взгляд.
– Ты чего-то недоговариваешь, Ник. Ты сам ее об этом попросил? – В светлых глазах Оксаны промелькнула тревога.
Я с шумом выдохнул.
– Нет, Оксана. Она вызвалась сама. Но это ничего не значит. Слышишь! Абсолютно ничего!
– Не нервничай, Ник! Я и не делаю никаких выводов. Просто хочу помочь тебе.
– Да, она вызвалась. – Поддаваясь мягкому голосу Оксаны, я стал вновь успокаиваться. – Я и видел, что она наливала.
– Откуда?
– Из какого-то графина – я помню, он всегда пылился где-то в углу, за кулисами. Никто им не пользовался. По-видимому, Вася взяла его, набрала из-под крана воды и налила в чашку.
– Не проще было бы сразу в чашку налить воды?
– Может, и проще. Но, думаю, донести сложнее. Чашечка маленькая – вода могла легко расплескаться.
– Допустим. Когда это было?
– Перед самим эпилогом. Да, пожалуй… Пожалуй… – Неожиданно мои руки похолодели. Боже, как я мог забыть! Ну, конечно, конечно. Перед заключительной сценой. Перед эпилогом. А потом мы все вместе сразу пошли на сцену. И в конце – Вася с чашкой в руках. Я сам видел. Неужели Вася? Стоп. Остановись, Ник. Остановись. Ты знаешь эту девушку. Ты любишь ее. Она отвечает тем же. Остановись, Ник. Она не способна на хладнокровное убийство. Нет, она не способна. Пусть она не раз повторяла: «Лучше бы Стас умер!» Пусть. В ней говорила всего лишь обида, боль. Не более. Разве мы все в порыве обиды и боли не повторяем: «Лучше бы этот человек умер!» Соберись с мыслями, Ник. Вспомни. Ты должен что-нибудь вспомнить. Ты должен противостоять логике и здравому смыслу своей умницы жены. Не только логика и здравый смысл движут этим миром. Миром движут чувства, интуиция, доверие и, конечно, любовь. Соберись, Ник. Ты должен что-нибудь вспомнить… И я отчаянно стукнул себя по лбу.
