– Это, наверно, очень красиво, – сказал я. – Желтые одуванчики в белом снегу.
– Жаль, что мы этого уже не увидим, – вздохнула Капа.
Я, словно в подтверждение ее слов, приблизился к окну.
И долго смотрел на высохшие черные стебельки, выглядывающие из-под ослепительно белого слега.
– Все равно красиво, – упрямо повторил я.
Капа внимательно разглядывала меня. И улыбалась.
– Он непременно будет похож на тебя. Такой же упрямый и лысый.
– Кто? – не понял я.
– Ребенок. Наш ребенок, Паганини.
Я бросился к ней. И крепко-крепко прижал ее голову к своей груди.
– Капа, милая моя Капа, – задыхался я от собственных слов. – Это уже точно? Ты наверняка знаешь? Тебе сказали?
– Никто мне ничего не говорил, – рассмеялась Капа. – Но я в этом уверена. Что с сегодняшнего дня можно начать отсчет, и он обязательно будет похож на тебя. Такой же упрямый и лысый.
Я нежно провел рукой по ее сияющему лицу.
– Я не лысый, Капа.
– Ну, это не важно. Ведь ты был им, когда я с тобой подружилась.
– Ну в таком случае, от тебя ему в подарок пусть достанутся веснушки.
Мы уходили от нашей страны желтых цветов, от нашего никому не ведомого края земли. Крепко взявшись за руки. И в наших руках мы уверенно несли наше будущее. Нашу любовь. А позади нас так же медленно исчезал, испарялся наш старый разваленный дом. И мы так же не могли знать. То ли его укрывали клубы тумана. То ли первые хлопья ослепительного снега. И это для нас становилось не важно…
Капа меня не обманула. Позднее мы узнали, что Капа действительно ждет ребенка. Нашего ребенка. И я его уже любил. Он был частью моей любимой. Частью ее лица, ее мира, ее судьбы. И не любить я его не мог. Пожениться мы решили сразу же посла моего возвращения. Я непременно должен был выиграть международный конкурс. Я непременно должен был завоевать золотой скрипичный ключ. И бросить к ногам моей милой девочки. Я работал, как сумасшедший. Я не досыпал ночами. Моя музыка и любовь слились воедино. И я уже не мог и не хотел их разъединить. Мы виделись реже. Но наши встречи становились настоящим праздником. В котором сверкали звезды. Рассыпались разноцветные конфетти и развевались по ветру воздушные гирлянды.
Капе я категорически запретил выступать в цирке. Она плакала, умоляла, доказывала, что несложные упражнения в первое время не повредят. А даже наоборот. Но я оставался неумолим. И ловил себя на мысли, что втайне безмерно радовался ее разлуке с цирком, ее невозможности больше летать. Капа как никогда принадлежала только мне. И я надеялся, что с цирком она наконец-то порвет навсегда. И я в конце концов ее убедил.
