Катя понимала, о чем говорит Елисеев. Леднев постарается провести навигацию так, чтобы доказать свою способность руководить крупнейшим в стране пароходством. Провала он не может допустить. Значит, надо убедить его в успехе.
Леднев поднялся навстречу Кате, мягким и округлым движением руки указал ей на кресло – любезное движение, совершаемое механически, но подчеркивающее царящую здесь атмосферу доброжелательного спокойствия.
Солнечные лучи, веселые, мартовские, искрящиеся, освещали угол большого письменного стола, где стояла модель пассажирского теплохода, довольно изящно сделанная, на подставке из матового плексигласа, с зажигающимися внутри лампочками. Задумываясь, Леднев проводил карандашом по ровному ряду маленьких квадратных окон. Получался дробный звук, как будто мальчишка проводил палкой по частоколу палисадника.
Руки у него были большие, белые, с едва заметными волосками на пальцах. Темный китель морщился, и Леднев выглядел в нем несколько тяжеловатым и обрюзгшим для своего возраста. У него было бледное, усталое лицо человека, от природы здорового и сильного, но проводящего большую часть своей жизни в помещении, на заседаниях и совещаниях. Улыбка, которой он встретил Катю, выглядела не такой официальной, как обычно, а простой и приветливой. Так улыбаются хорошие, давно не видавшиеся знакомые, когда они вспоминают нечто известное и приятное только им двоим.
Леднев спросил о состоянии дел на участке – формальный вопрос, который задается людям, только что принявшим хозяйство.
Катя сразу заговорила о том, что предпринимается для скоростной погрузки, что для этого нужно, что мешает, говорила как о деле решенном, безусловном, тоном, заранее исключающим какие бы то ни было возражения. Это придавало ее словам оттенок категоричности, мало уместной в докладе начальнику. Но двухлетняя бесплодная борьба выработала у Кати раздражительность человека, которому, вместо того чтобы доказывать свою правоту на деле, приходится доказывать ее только на словах.
Леднев, казалось, не замечал ее категоричности, внимательно слушал, ни разу не перебил. После некоторого раздумья поднял одну бровь и с шутливостью, которой прикрывают сомнения, проговорил:
– А если провалимся… Тогда как будем выглядеть?
И так, подняв одну бровь и улыбаясь, смотрел он на Катю.
– Флот в наших руках. А вагоны? Клиенты?.. Чужое ведомство!
Леднев погрузился в расчеты с деловым педантизмом человека, привыкшего перед принятием решения досконально все взвешивать. Рассматривая документы, он надел очки, и его красивое лицо, всегда такое важное и сановитое, сразу стало домашним, простым и уютным. Если расчеты его удовлетворяли, он смотрел весело и лукаво, довольно посмеиваясь, если нет, то хмуро и даже обиженно, с таким детски беспомощным, капризно-надутым выражением лица, что Катя едва сдерживала улыбку.
