Брат предложил перенести контрабандиста в кухню на кровать, на которой никто не спал. Но на ней были разложены книги в определенном порядке, и Мари-Лор не хотела разрушать его.
— А если на мою кровать? — спросила она.
Но когда Жиль, подняв брови с подозрением, как будто намекая на непристойность ее предложения, посмотрел на сестру, она хлопнула его по плечу.
— Я буду спать наверху, идиот.
Спальня Мари-Лор была всего лишь нишей рядом с кухней, из окна которой был виден кусочек сада позади дома. В ней пахло розмарином и лавандой. Мари-Лор нравилось спать под пучками трав, развешанными для сушки под потолком. Она помогла Жилю снять с мужчины одежду и немного смыть с него грязь, а затем они натянули на него латаную-перелатаную ночную рубашку их отца. Они проделали это по-деловому и быстро. Жиль нуждался в ее помощи, но едва ли он собирался позволить ей разглядывать их пациента. Хотя Мари-Лор и не требовалось рассматривать его. Она делала свое дело спокойно и уверенно, а все линии и впадины, углы и изгибы тела спящего сами собой отпечатывались в потаенных, самых уязвимых уголках ее памяти.
Его тело, вызывавшее жалость своей худобой, было в царапинах. Потемневшая от синяков кожа плотно обтягивала выступавшие твердые мускулы, несмотря ни на что не утратившие своей мощи. Ее внутреннее зрение скользило по их выразительному рисунку от широких плеч к тонкой талии, к…
Она опустила большую, покрытую коркой пригоревшего жира сковороду в воду и с ожесточением начала скрести ее. Потом сняла с очага кипящую воду, вылила ее в таз и погрузила в нее руки. Слишком горячо. Слишком больно. Хорошо!
Вода успокаивала. Боль воспоминаний утихала.
Жиль поднялся наверх проверить папа, оставив сестру возиться с одеялами и подушками. Мари-Лор смотрела на свою постель долго, казалось, до бесконечности долго, наконец, отвернувшись, стала выбирать одежду, которую намеревалась надеть на следующий день. Она рассматривала сложенные в сундуке вещи и еще дольше искала голубую ленту для волос. Поиски пары чулок, не нуждавшихся в штопке, представляли трудную задачу. Ее дырявые передники и косынки имели жалкий вид.
Но наконец ей не оставалось ничего другого, кроме как повернуться — очень, очень медленно — и снова посмотреть на него.
Всходившая луна бросала неровный свет на его руки и скулы. Ей хотелось дотронуться до него, но она боялась, боялась разбудить его и боялась того, что он пробудил в ней. Поэтому девушка просто пристально смотрела на его лицо, как будто школьный учитель дал ей задание запомнить все до мельчайших подробностей. Она размышляла, насколько ей нравится его орлиный нос, узкий и изящный, с раздувающимися ноздрями. Удивлялась, что не заметила маленький шрам на его верхней губе. Разглядывала так называемый вдовий треугольник на его высоком лбу и бесстрастно, словно сводами какого-то собора, восхищалась изящным изгибом его бровей.
