«Но может быть, я могу оставить ее семье какие-нибудь деньги? — спросил я у хозяина гостиницы, рассказавшего мне всю историю. — У меня есть довольно хороший телескоп, думаю, его можно продать за неплохую цену». Но тот сказал, что у Клер не осталось родственников.
«Что она делала? — спросил я. — Кто помогал ей?»
«Она пришла сюда, ко мне, — ответил он. — У нее были остатки жалованья, но она берегла их для ребенка, поэтому, когда был наплыв посетителей, я позволял ей прислуживать за столом и чистить уборную, давал ей остатки пищи, чтобы поддержать ее. А когда наступили роды, я пустил ее в комнату всего за одно су. Полцены». Он казался очень довольным собой, как и своим благодеянием.
Мари-Лор била дрожь. «Он не забыл ни минуты этого дня», — думала она.
Жозеф, должно быть, почувствовал смятение девушки.
— Поразительная глупость, не правда ли, — спросил он, — говорить с ним о телескопе?
— Но я думала не об этом, — сказала она.
— Но об этом подумал кто-то в этой гостинице. Последнее, что я запомнил, выходя во двор, — это гнусный удар по голове, а мой телескоп и деньги исчезли. Как и лошадь. Я пошел домой пешком. На полпути я встретил Батиста, который разыскивал меня. По дороге мы проходили мимо монастыря, и у меня мелькнула мысль покаяться в своих грехах, попросить убежища и навсегда отказаться от женщин. Но конечно, — Жозеф усмехнулся, — я ничего не сказал, и мы не остановились. Вместо этого я потребовал, чтобы Батист отвел меня в гостиницу в Кэранси. Я помнил, что говорил отец о девушке, служившей там. И он оказался прав: с таким талантом ей следовало бы поехать в Париж и сделать карьеру. Все каникулы я ходил туда каждый день, заглушая чувства и становясь таким же бесчувственным, каким мне казался весь мир. Это не помешало мне сказать отцу в день своего отъезда, что он тиран, убийца и губитель всего невинного и доброго. И я больше никогда не приезжал домой. До этого дня…
В школе я никому не рассказал, что случилось с Клер. Я еще никогда не был таким превосходным актером, как тогда, развлекая друзей сладострастными подробностями всего, что она позволяла мне делать с ней во время этих каникул (всему этому я научился от девушки из гостиницы), до тех пор, пока уже перестал отличать правду от фантазии…
Жозеф помолчал.
— Я никому не рассказывал эту историю до… до сегодняшнего дня. Батист знает, конечно, я бормочу что-то, когда пьян. Но Клер всегда в моей памяти, я чувствую себя виновным, и злым, и… растерянным. Ужасно растерянным, Мари-Лор.
