Но хватит терзать себя, решил он. Куда приятнее вспоминать, как она выглядела вчера, как ее волосы словно пламя горели на фоне пурпурного полога, а покрытая веснушками кожа розовела…
Черт, надо же вообразить это в тот момент, когда Батист пытается застегнуть его панталоны. Камердинер тихонько присвистнул.
— Довольно, — сказал Жозеф.
Батист изобразил глубокую почтительность, но его глаза насмешливо блестели. Надевая новый камзол, Жозеф придирчиво осмотрел свое изображение в зеркале.
«Камзол мне идет», — решил он. Черная парча с тонким рисунком фиолетовой нитью выглядела богато, но подходила для траура. Он слегка поворачивался из стороны в сторону, Батист одергивал и разглаживал материю.
Неожиданно в его сознании прозвучал голос Мари-Лор: «… Она так любила смотреть на него».
Эта коротенькая фраза уже три дня вертелась у него в голове, легкая, как дуновение аромата лаванды, и игривая, как колибри.
Жозефу нравилось, как Мари-Лор смотрела на него. Так жадно и так доверчиво. Только одна женщина когда-то так смотрела на него…
Он внутренне содрогнулся.
Ничего, в любом случае Мари-Лор увидит его сегодня утром. Она будет присутствовать на церемонии во дворе замка, вместе с остальными слугами, невольными свидетелями публичного принятия Юбером титула.
Официально церемония носила название «Присяга новому сюзерену». Юбер и Амели решили сделать из нее скучнейший церемониал, который еще никто никогда не устраивал. Вероятно, он займет несколько часов.
Не страшно. Он проведет эти часы, думая о ней. И если кто-нибудь случайно заметит, что с его панталонами спереди что-то не так, то это его не беспокоит.
— Хуже не придумаешь, — заявил Николя слугам, собравшимся в буфетной. — Они собираются устроить церемонию, которая устарела еще сто лет назад. В наши дни, когда дворянин вступает в наследство, он просто принимает его и подписывает заверенный нотариусом документ. Вполне достаточно, если это сделает доверенное лицо.
Но для новых герцога и герцогини этого было недостаточно.
Был октябрь. Сильно похолодало.
И несколько утомительных часов Мари-Лор простояла, дрожа от холода, вместе с остальными слугами во дворе замка. Кутаясь в шаль, она смотрела на невзрачную фигуру нового герцога де Каренси Овер-Раймона, сидевшего в огромном, подобном трону, церемониальном кресле. Священник благословлял его, а целая армия деревенских детей преподносила букеты поздних осенних цветов.
Герцог Юбер, в бархатном камзоле, в подбитом норковым мехом плаще и треугольной шляпе, отороченной мехом куницы, принимал каждое выражение верности с растерянным видом. Кресло было слишком велико для него, ноги болтались, не доставая пола. Кто-то послал за скамеечкой. Когда он чихнул, принимая очень большой букет, герцогиня нахмурилась, услышав в толпе смешки. Мари-Лор чувствовала к ней жалость, спектакль производил на нее удручающее впечатление, и она была рада, что может смотреть не на них, а на Жозефа.
