По молчаливому согласию они выбрали литературу, как самый безопасный для обсуждения предмет. Мари-Лор уже несколько месяцев не говорила о книгах. Но поощряемая интересом, который она видела в глазах виконта, она скоро обнаружила, что разговорилась так, словно была снова в своей лавке.
— И я должна признаться, — в заключение сказала она, — что мемуары месье Руссо несколько разочаровали меня, хотя и произвели большое впечатление своей искренностью и… величием души. Но это была очень агрессивная искренность и очень сомнительное величие.
Жозеф свел брови.
— Вы суровый критик.
— Для судомойки, вы хотите сказать?
— Нет, я хочу сказать совсем не это. Я придерживаюсь того мнения, которое высказал вчера. Такого чрезвычайно умного читателя надо ценить.
Мари-Лор с изумлением посмотрела на собеседника. Но в его словах не было иронии или притворства.
— И вы правы, — добавил виконт, — Я не воспринимал его с этой точки зрения, но Руссо действительно выдает его эгоизм, не правда ли? Как будто он использует всю эту искренность и смирение как дубинку, чтобы подчинить читателей.
Девушка засмеялась:
— Да, да, вы прекрасно это выразили. Ну конечно, будучи сами писателем…
Но как раз в тот момент, когда она собиралась перевести разговор на него и его труды, широко зевнула.
«А все шло так хорошо», — подумал Жозеф.
Конечно, для него было тяжким испытанием находиться так близко от нее и в то же время за пределами досягаемости. Но в этом также было и что-то восхитительное.
Сначала она была робкой. Честно говоря, он тоже. Но Жозеф был более хорошим актером и сумел скрыть свое волнение. И он подготовил прекрасное остроумное начало для разговора, которое придумал и отточил во время этого бесконечного банкета.
Бог мой, какая это была скука, и только великолепие блюд могло вознаградить его за тупые остроты и неуклюжие заигрывания, которые он выносил, не говоря уже о хлопанье ресницами полдюжины хищных провинциальных девиц. На него были обращены оценивающие взгляды отцов потенциальных невест и косые взгляды их жен, некоторые из них смотрели с надеждой, не перепадет ли чего-нибудь и для них. Он трудился в поте лица — улыбался, ухмылялся, кланялся и жестикулировал.
И все это время Жозеф старался придумать подходящую фразу, с которой мог бы встретить ее — Мари-Лор. Что-то короткое и остроумное — дружеское, необидное и немного двусмысленное и неожиданное.
В целом, как он и думал, его приветствие оказалось довольно удачным. Он правильно сделал, что перевел разговор на литературу в целом и на «Исповедь» Руссо в частности. Помня о том, как зимой она искусно анализировала его собственный труд, чего он постарается избежать, Жозеф очень хотел услышать, что она думает о книге, которую обсуждает вся образованная Франция.
