Я стараюсь сдерживать свой гнев. Он явно хочет довести меня до слез. Его хитрость прозрачна, и я рада, что мы сейчас бежим, — физическая нагрузка отвлекает меня от неприятных эмоций. М. не сможет увидеть, какое впечатление произвели на меня его слова.
— О каких последствиях вы говорите? — спокойно спрашиваю я.
— Отнюдь не о таких ужасных, как вы себе представляете. Вспомните, она ведь любила меня и хотела сделать мне приятное.
Но мне почему-то вспоминается эпизод, когда М. привязал ее к креслу в порядке наказания за ничтожный проступок — Фрэнни тогда надела красный халат.
— Так какие же все-таки последствия? — повторяю я, но М. оставляет мой вопрос без ответа.
Добежав до старого бетонного моста, мы поворачиваем обратно. Мимо проезжает синий грузовик с деревянной будкой. Это первая машина, которую мы сегодня встретили.
— На сегодня достаточно, — говорит М. — Лучше расскажите что-нибудь о себе.
Я раздраженно вздыхаю. Стук моих подошв, ритмичный, как биение сердца, подчеркивает воцарившееся молчание. Рамо бежит рядом с хозяином, ни на шаг не отклоняясь в сторону.
— Что вы хотите знать? — наконец говорю я.
— У каждого есть тайны, Нора, нерешенные проблемы, которые он не может осилить, Фрэнни казалось, что у вас их нет; я думаю иначе и хочу о них знать.
Я молча пожимаю плечами, не желая ничего рассказывать этому человеку. Его желание неуместно, а его манера вести себя неприятна. Несколько дней назад, за ужином, он выпытывал у меня подробности моей жизни после смерти Фрэнни — об отпуске без содержания, о переезде в Дэвис, о новом друге. Моя сестра, по его словам, до самого конца докладывала ему о моей жизни. Что еще ему нужно?
— Поговорите со мной, — настаивает М.
Я по-прежнему молчу, недовольная тем оборотом, который принимает беседа. Мы пробегаем мимо растущих вдоль шоссе высоких деревьев — старых, с изломанными ветром сучьями. В сером свете раннего утра они похожи на стоящие вдоль дороги призраки.
— Расскажите мне о мужчинах в вашей жизни, — вновь вызывает меня на откровенность М. — Фрэнни говорила, что вы к ним равнодушны, что у вас было много любовников, но ни одного серьезного увлечения. Правда, она не находила в этом ничего странного, так как считала вас сильной, мужественной, чересчур независимой, чтобы в чем-то полагаться на мужчину. Фрэнни завидовала вам и мечтала о собственном друге; хотя она не разделяла ваше чересчур легкое отношение к мужчинам, но и не осуждала его. — Повернувшись ко мне, М. самодовольно ухмыляется: — Вы были для нее феминисткой, независимой личностью — это вызывало у нее восхищение.
