Обо всем этом Дуседам умолчал. Розенкрейцеры, и в особенности ужасный господин Кассав, владели множеством поистине нечеловеческих тайн!
Кассав принял пленников, как принимают обыкновенный доставленный товар… ха–ха!
Боги, или то, что от них оставалось, были проданы, точно мясные туши, за ливры и экю… ха–ха!
И сдается мне, Кассав еще считал себя в накладе!
Ведь все лучшее кануло в небытие и ему пришлось удовольствоваться разлагающимися останками! Ха! Кое–кого я уже упоминал: Вулкан, ближе к Аттике Гефест – небесный уродец, к тому же связался с некоей дешевенькой богинькой сомнительного происхождения. Эвмениды состарились в злобствующем бессилии. Жалкая развалина – бывший Титан; за неимением Циклопов Вулкан взял его в подчинение. Юный олимпийский паж на ролях второстепенного любовника – сам Кассав не осмелился угадать в нем лучезарного Аполлона.
Возможно и другое… возможно…
Ха–ха! Кассав, этот мошенник, диктующий свою волю богам… Он осознал–таки свое бессилие, когда после злонамеренного похищения захотел дать им телесное воплощение и жизнь!
Тщетно искал он решения в самых грозных гримуарах; пришлось искать помощи у родственника – существа, воплотившего самое гнусное скудоумие. То ли в насмешку, то ли с какой–то темной и загадочной целью Кассав сделал своего кузена если не доверенным лицом, то во всяком случае наследником, разумеется, бесконечно малой части своего инфернального знания. Безмозглый прислужник Кассава всецело отдавался одной странной и болезненной страсти – таксидермии! Славный Филарет! Он–то и изготовил для богов оболочки – человеческие личины. Он засунул богов античной Фессалии в этакие мешки, где они едва ли сделались людьми!
Слушайте… одна из них… была красива, даже столетия пощадили ее – последнюю Горгону. Двум тупоумным служителям, своим родственничкам, Кассав доверил ее в качестве родной дочери… Диделоо, глупому экспедитору в мэрии, и его жене, бывшей шлюхе из портового квартала. Ха–ха! Это последнюю–то Горгону, и посейчас прекрасную и даже могущественную Эуриалию!
Ближе к вечеру аббат Дуседам успокоился, и наш добрый брат лекарь дал ему целебный отвар, в полной уверенности, что с его помощью больной без страданий отойдет в мир иной.
Я отправился немного отдохнуть, но едва пробило десять часов, брат Морен, дежуривший у постели умирающего, в великой спешке явился ко мне с известием, что аббат проснулся и, кажется, пребывает в совершенно ясном состоянии духа.
