Думал я денно и нощно,
Но встретил другую розочку я,
Была она столь непорочна!
Бартоломью наклонился ближе, сгорая от желания поцеловать ее раскрасневшиеся щеки и полные сочные губы, которые приковали к себе его взгляд.
… И алая щечка, пугливый сей взгляд,
И эта невинность святая
– Все то же, все то же, пятьсот раз подряд,
Как быстро все это растает!
Закончив читать, Эри подняла взор. У нее перехватило дыхание, когда она увидела пламя страсти в его темных глазах. Чувствуя неловкость, она закрыла книгу:
– Теперь ваша очередь.
– Очень хорошо, – он взял ее руку в свою и со значением посмотрел ей в глаза:
Моя возлюбленная заговорила, и сказала мне:
– Встань, любовь моя, мой единственный, и пойдем. Ведь зима уже позади, дождь прекратился и ушел; цветы распускаются на земле; пришла пора птицам петь, и пение горлицы уж слышно в наших краях .
Зачарованная глубоким гипнотическим резонансом его голоса, Эри следила за движениями его губ и хотела, чтобы они снова прижались к ее губам.
… и виноградная лоза со спелыми нежными плодами пахнет так хорошо. Поднимись, моя любовь, моя единственная, и пойдем.
После секундной паузы она сказала:
– Как красиво! Кто написал это? Я никогда этого раньше не слышала.
– Собственно, это цитата из Ветхого Завета.
Мечтательное выражение ее лица и тепло ее взора разожгли угли желания, тлевшие глубоко внутри него. Безжалостно он заглушил внутренний голос, который неизменно, начиная с пяти лет, предупреждал его о несчастьях и опасности. Он отныне был неподвластен страху. Господь свидетель, он был неподвластен даже беспокойству и заботе. В невероятной глубине ее голубых глаз он увидел желание такое же сильное, как и его собственное, и только это имело значение.
Медленно он привлек ее к себе. Эри затаила дыхание, тело ее стало, как воск, – он мог лепить из нее все, что ему заблагорассудится. Он усадил ее себе на колени, повернул к себе и закрыл ей рот долгим нежным поцелуем.
Целуя ее, он прошептал:
– А вот еще:
О, как прекрасно ощущенье…
Кончиком языка он стал подбираться к ее ушку…
Момента страсти зарожденья, Поцеловал мочку…
Где сердца два слились в одно, Вернулся к ее рту…
И быть им вместе суждено.
Ее рот приоткрылся, и он наполнил его своим языком, похищая ее сладость, как истосковавшийся по любви пират-разбойник. Он запустил свои ласковые жадные пальцы ей в волосы, разбрасывая заколки. Когда медовая масса их рассыпалась, он принялся покрывать жгучими поцелуями ее щеку, поднимаясь к виску, и зарылся лицом в длинные локоны, вдыхая их аромат.
