Он побледнел и чуть попятился. Вот на чем я сыграю! Понизив голос до замогильного шепота, я заявила:
– У меня теперь есть особая власть, Жозе. – Я завращала зрачками. – Сила исцеления и сила проклятия. И я проклинаю тебя, Жозе, проклинаю, проклинаю, проклинаю!
Я заухала, как сова, и Фоулер шмыгнул за дверь. Упав на койку, я рассмеялась. Он и в самом деле испугался меня, дурак! Господи, как я не додумалась до этого раньше? Все моряки суеверны, и даже капитаны не исключение. Я породила в его душе страх. Я снова засмеялась, и мой смех для меня самой прозвучал дико. Одиночество. Я свернулась клубком и заплакала. Душа моя исходила слезами, до сих пор я не знала, как плачет душа.
После этого случая Фоулер стал навещать меня не так часто. По мере приближения к Ямайке он стал больше заниматься рабами: кормить, следить за их прогулками – за истощенного раба не дадут хорошую цену. Теперь он спал в собственной каюте, и за это я была ему благодарна. Он продолжал использовать меня для отправления своих потребностей, но наблюдал за мной с некоторой опаской, наполовину поверив, что я и впрямь превратилась в ведьму. Я постоянно бубнила французские фразы, поскольку знала, что он не выносил этого языка. Удовольствие видеть, как он багровеет от злости и потом бледнеет от страха, делало нечувствительными его пинки.
– Ah, que vous etes l'animal le plus gros et despicable de tout monde[4], – бормотала я.
Теперь у меня появилось оружие, и я, не колеблясь, пускала его в ход. Я заметила, что латынь, произносимая речитативом, низким голосом, еще больше нагоняет на него страх. Пришлось порыться в памяти в поисках вызубренных в школе цитат. Даже насилуя меня, он пугался при звуках amo, amas, amat или veni, vidi, vici.
Я понимала, насколько опасным становится мое положение по мере приближения к цели нашего путешествия, и ни секунды не сомневалась в том, что он побоится явить миру свидетельство собственной жестокости. А матросы, многие из которых вложили в предприятие собственные деньги, конечно же, будут на его стороне.
Однажды, после особенно удачного розыгрыша, Фоулер, к моему удивлению, потащил меня к двери, приговаривая:
– Сегодня я отдам тебя настоящим акулам. Ты будешь орать, как никогда не орала раньше.
Я встревожилась. Проклятия мои не возымели обычного действия, и он уверенно тащил меня за собой. По коридору наверх, на палубу, на солнце. Солнечный свет ослепил меня, и я зажмурилась, прикрыв руками лицо. Я жила как моль… бог знает сколько времени. С того зимнего дня, когда у меня забрали Гарта и дали взамен Жозе Фоулера, потеплело.
