Прикинь… у нас звено было… я из Перовской бригады… Фунтик так бил рукой… что клиента вверх подбрасывало…
Коцаный, как старший товарищ, одобрительно кивал. «А ты, поворачивался он ко мне, ты по воле кем был? Что ты для хаты сделал? Ты к адвокату ходишь занёс бы лавэ, можешь ведь, я же вижу, не хочешь, поди. Так что по воле?»
По воле все хорошо, с трудом справляясь с ненавистью, отвечал я.
Что хорошо?
Все.
Кому?
А кому надо?
Ты вообще с братвой-то знаком? Коммерс?
Кому коммерс, а кому и мерс.
Ты что, на мерсе ездил?
Нет, на ягуаре.
А что лавэ зажимаешь? Так все-таки коммерс?
Против наглости есть средство это самый что ни на есть прямой и бесхитростный ответ. Который и последовал:
Андрей, у тебя есть сомнения? Отпишем в хату?
Ты же с Бутырки. К тому же пассажир.
А что, на Бутырку нет дороги? Пассажир не арестант?
Да ладно. Трудился? и это звучало почти уважительно. Сколько на тюрьме?
Девять месяцев.
Понятно.
И все же смерти я ему пожелал.
Тот факт, что отдельные личности стали досаждать больше всего, свидетельствовал об улучшении условий содержания. И впрямь, несложно было заметить, что компания подобралась беспроблемная, ни бомжей во вшах как в шерсти, ни смертельно больных, ни маниакальных наркоманов. Дима из Перовской бригады несколько ожил, когда кто-то предложил ему на пару ширнуться, но оба участника оказались с венами тонкими как нитки, оба искололись, промахнулись, вся мазута пролилась мимо, и удручённые зэки впали в меланхолию. О том, чтобы с кем-либо делить койку, речи уже не шло вообще; что-то в моем поведении изменилось настолько, что никому в голову не приходило предложить мне потусоваться. Бойкий Смоленский, распевавший куплеты, зайдя в хату, полез было бурым, но, напоровшись на взгляд, тему оставил сразу. Теперь же главной неприятностью стал Коцаный. Но никто его об этом не просил.
Очередной длинный вечер бесконечного декабря прошёл в хате под знаком отчуждения и молчаливой неприязни. Коцаный злился, что все курят, осточертели уже, ночью нервно набросился на кого-то закурившего: «Хорош тут шаймить, как в курилке!» Требование для тюрьмы странное, и реакцию вызывающее однозначную, но никто не возразил. Утром Коцаный стал стремительно бледнеть, сказал, что его сейчас вырвет, кто-то успел подтащить тазик, в который из Коцаного хлынула тёмная кровь. Уводили его двое сокамерников под руки. Куда? «В реанимацию», как говорят врачи. Реанимации в спецбольнице следственного изолятора ИЗ-48/1 «Матросская Тишина» нет.
