Ладно, Серёжа, потом поговорим, мне надо работать, — обаятельно сказала дама и, обращаясь то ли к Серёже, то ли к себе, с симпатией добавила: «Знает! Ведь знает, насколько он мужественный, симпатичный. Настоящий мужчина. И так элегантно делает вид, что сам этого не замечает!»
Серёжа расцвёл, как с тринадцатой зарплаты, и влюблённо покинул кабинет. Настала наша очередь. Парнишка с землистым лицом первым вернулся из яркого кабинета в тусклую сборку и растерянно пробормотал: «Не верит. Говорит, если бы болел, то ходить бы не смог. Говорит, врачи могли ошибиться — может, это и не аппендицит…»
Парня с простреленной ногой привели почти в шоке. — «Что, как?» — подступились мы. — «Вернули. Поеду на Бутырку. В медкарточке написано „язва желудка“, а это не болезнь. Я говорю, у меня нога прострелена, — сквозь бинты, в самом деле, проступало большое кровяное пятно, — а она мне: „Ничего не знаю, написано „язва“, езжай назад, продолжай лечиться голоданием“. Я из голодовочной хаты».
Вызвали меня. Полистав карточку, модная женщина с сомнением поинтересовалась:
Ну, а Вам, Павлов, что нужно?
Медпомощь.
Вы что — больны? Что у Вас? Грыжа? Какая грыжа? Паховая? Ах, позвонковая! Это ерунда. Спина болит? У меня тоже болит. Голова? Рука? Нога? У меня тоже нога. А чего скособочился. Ну-ка выпрямись.
Не могу.
Все вы тут не можете, а там все можете. Ну-ка, проверим рефлексы.
Для проверки рефлексов врач взяла в руки с длинными кровавого цвета ногтями огромную киянку, каковой на проверке со звоном простукивают стены, тормоза, решку и шконки. Пару раз ударив по рукам, врач примостилась ударить по спине.
По спине не надо.
Хорошо, не буду. Рефлексы в норме. На Бутырку.
Так мы, почти все, оказались опять в автозэке. Простреленному снова выдали костыли. Перед выходом на улицу по коридору прошёл Руль.
Павлов, я тебя помню! Как дела? Чего такой смурной? На тюрьму пришёл — весёлый был, а сейчас что случилось? — Руля мой вид явно огорчил. — Куда едешь? На Бутырку? Ну, давай, теперь уже не увидимся.
У мусорской стойки проверили личные данные, как всегда присвистнув при прочтении обвинения («не х.. себе!»). Рядом мусор с расстановкой бил кулаком в живот какого-то арестанта, который только хрипел и сипел при этом. Такая картина в моем присутствии вызвала лёгкое смущение на лице Руля. Часть мусоров была явно навеселе. Матросская Тишина жила обычной своей незатейливой жизнью, а многоэтажный корпус больницы из светлого кирпича, уходящий в небо, оказался недосягаем. Снова сознание заполнила мысль: что будет на Бутырке. Сейчас можно с лёгкостью провалиться в яму общака, где тебя позабудут на долгие годы. Возможно такое? К сожалению, да. Ах, господа, какая безнадёга!
