Говорил мсье Крампон так, что ничего нельзя было разобрать, он еще до болезни сильно заикался (разве что ругался понятно, и любимым его ругательством было «чертова жопа»).
В его жилище пахло цикорием, старыми сигаретами и немножко туалетом. Он был весь усыпан перхотью, словно многолетним снежным покровом, что довольно необычно для бывшего парикмахера, пусть и не слишком увлеченного своей профессией. Впрочем, он говорил, что если бы начал жить сначала, то вместо парикмахерской открыл бы салон для собак, потому что четвероногие куда добрее и благодарнее двуногих.
Еще он говорил, что если завести псину, то жена уже не нужна, но псины у него не было, и одиночество страшно его тяготило, он даже плакал и горестно сплевывал в коробку из-под «Несквика», специально приспособленную под это дело.
Он утверждал, что в молодости подрабатывал статистом и снялся во многих французских фильмах. Когда мы вместе смотрели кино по телеку, он вдруг вскрикивал:
– В-вот, с-с-мотри, Ф-ф-фредо. В-в-идишь, в-воттот м-мужик, д-да с-смотри же, чертова жопа! В-видел? Т-ты в-видел?
– Вон тот в шляпе, который писает рядом с Бельмондо? – спрашивал я.
– Т-точно, – отвечал он. – Эт-тот п-парень – это он с-самый, К-крампон, говорю я тебе. С-сильно, д-да? Т-такое в-воспоминание…
Я знал, что на самом деле он родился в Пьер-Мартене, по соседству с Южином, где и работал парикмахером, но мсье Крампон так радовался своим выдумкам, и к тому же мама просила меня быть снисходительным (бедняга так страдает, и, главное, чего ради) – в общем, я слушал и поддакивал. Я приносил ему овощной супчик рататуй и другие мамины вкусности.
– Т-твоя м-мама п-просто с-святая, – повторял он.
И на глазах у него выступали слезы, потому что ему-то мать досталась совершенно свинская, она сношалась со всеми подряд не только в родном Пьер-Мартене, но и подальше, а отец, видя, что семейная жизнь не заладилась, упивался вусмерть.
Мсье Крампон рассказывал мне, что совсем еще сопляком наблюдал, как отец гоняется за матерью со складным ножиком и грозит разделать ее, как коровью тушу. Соседи вызвали полицию, а маленький мсье Крампон, дрожа от страха, затаился в уголке в обнимку с младшей сестренкой. С тех пор он запустил учебу, начал заикаться, и этот недостаток не позволил ему преуспеть, потому что хороший парикмахер должен часами болтать ни о чем. Сестра училась лучше, неплохо сдала выпускной экзамен и сразу бросилась под поезд. Он бережно хранил ее фотографию в рамке и разговаривал с ней, как с живым существом.
