– Ко По Кин, – вздохнула она, – ты сделал в жизни много зла.
У По Кин отмахнулся: «Ну и что? Пагоды построю, еще успеется».
Ма Кин опустила голову, слегка дернув подбородком, то есть выразив неодобрение.
– Но зачем? Я все слышала, у вас с Ба Сейном какие-то ловушки для индийского доктора. Чем он мешает вам? Он добрый человек.
– Что ты, женщина, понимаешь? Верасвами мне поперек дороги. Во-первых, взяток не берет и этим всем нам вредит, а кроме того. Ладно, с твоим умишком не осилить.
– Ох, Ко По Кин, ты стал очень богатым, очень важным, но что хорошего? В бедности у нас была радость. Помнишь, когда ты служил только надзирателем и мы купили свой первый дом? Как мы гордились новой плетеной мебелью и твоей авторучкой с золотым зажимом! А как почетно это было, когда полисмен-англичанин зашел к нам и сидел на лучшем нашем стуле, и выпил у нас за столом бутылку пива! Счастье не только от богатства. И чего ж тебе еще?
– Чепуху мелешь, женщина! Займись кухней, шитьем, а в дела, где не смыслишь, не лезь.
– Хорошо, я жена твоя и всегда тебе повинуюсь. Но все-таки не стоит медлить с заслугами перед небом. Старайся заслужить побольше небесной милости, Ко По Кин! Может, купишь живых рыб и выпустишь их обратно в реку? Это ведь очень праведно. Или вот – приходившие утром за рисом монахи сказали, что в монастыре два новых голодных служителя. Не хочешь ли им что-нибудь послать? Я ничего для них не дала, чтоб оставить этот добрый поступок тебе.
У По Кин наконец оторвался от зеркала, краем уха поймав довольно разумный призыв. Он никогда не упускал случая ненакладно свершить благое дело, которое виделось ему чем-то вроде вклада под высокий процент. Каждая возвращенная в реку рыбка, каждая чашка риса монаху продвигали к блаженству нирваны. Что ж, случай подходящий! У По Кин велел отправить в монастырь корзину манго, принесенную деревенским старостой.
Затем он вышел и в сопровождении тащившего пачку бумаг слуги пустился в путь. Ступал он медленно, осторожно неся живот и держа над собой желтый шелковый зонтик. Парчовый пасо сверкал на солнце сахарной глазурью. Судья шел в должность разбирать сегодняшние тяжбы.
В тот час, когда для У По Кина началось деловое утро, «мистер Плорий», лесоторговый агент и друг доктора Верасвами, направился из дома в клуб.
Жгучий брюнет с обильной шевелюрой и от природы смугловатой, выжженной солнцем кожей, довольно крепкий, не растолстевший и не облысевший, Флори выглядел не старше своих тридцати пяти лет. Правда, дряблая припухлость вокруг глаз и впалые, явно не бритые поутру щеки несмотря на загар обличали отсутствие здоровой бодрости. Одет он был в стандартный для этих мест костюм: белая рубашка, армейские чулки и шорты хаки, только вместо «топи» (тропического шлема) сдвинутая набекрень, затенявшая чуть не пол-лица панама. На запястье висел бамбуковый стек с плетью, возле ног резво бежала Фло, черный кокер-спаниель.
