Они посмотрели друг на друга. Потом Авель сказал:
– Это убийца.
– Верно.
– Нужно предупредить короля! Бежать в Компендий!
– Погоди… Он тебя видел?
– Нет. Я спрятался.
– Ладно. А если и видел, думаю, беда невелика. Прости, друг, но ты сейчас таков, что и мать родная не узнала бы… Хорошо, что ты сразу не поднял шума…
– Ты что, не хочешь спасти короля?
– Именно этого я и хочу. Только зачем нам суд, следствие, волокита всяческая… Мы все сделаем быстрее и чище.
– Не понял.
– Правосудием будем мы сами. Не станем мешать других в это дело.
До Авеля, наконец, дошло.
– Но я не могу… – забормотал он. – Я монах… я принес обеты…
– Я не приносил обетов, – резко ответил Фарисей.
Авель вздохнул. Его сознания смутно коснулась мысль, что Фарисей, так рано ставший калекой, был слишком давно лишен обычных мужских радостей – в том числе и радости убивать.
Визигард действительно был превосходным рассказчиком. Слушая его увлекательное повествование о том, как огромное чудище – морской кракен – своими щупальцами, каждое из которых было толще лошадиной ноги и гибче пастушьего хлыста, стащил с палубы галеры, плывшей с Кипра, пятерых матросов, пастор Габунд едва не забыл о монастырском уставе. Второй уже день, внимая Визигарду и глядя в его открытое лицо, иссеченное суровыми морщинами, и с такой ясной улыбкой, приор не переставал дивиться, какой это замечательный человек.
– Ах, добрый брат, какие опасности пришлось тебе преодолеть, дабы сподобиться лицезрения Святых мест! Король непременно должен услышать об этом. Быть может, это способствует… – приор не кончил фразы. Недостойно дурно отзываться о своем благодетеле, пусть даже тот и не самый примерный сын церкви. Но, может быть, он станет не столь часто нарушать церковные установления…
Заметив задумчивость приора, Визигард поднялся на ноги.
– Уже поздний час, святой отец, и я утомил тебя. Позволь пожелать тебе доброй ночи и откланяться.
– Да, час поздний… а лестница, что ведет из моих покоев, узкая и крутая. Сейчас кликну кого-нибудь из братьев, чтобы посветили.
– Не стоит беспокоить братьев. Я хорошо вижу в темноте и в безопасности дойду до странноприимного дома.
– Прости, я, кажется, невольно оскорбил тебя. Человек, пешком ходивший к Иерусалиму, уж до странноприимного дома как-нибудь доберется. А завтра мы с тобой отправимся к королю.
Они оба были правы – и приор, и Визигард. Лестница была узкой и крутой, но лжепаломник темноты не страшился. Он сделал вперед несколько уверенных шагов, когда его схватили сзади так, что он не мог вырваться, а другой рукой запихнули кляп ему в рот. При этом Визигард успел укусить ладонь нападавшего – примерно с тем же успехом, что и конское копыто. Затем нападавший единым толчком отправил Визигарда считать ступеньки лестницы (человеку, пробившемуся во время осады к аббатству святого Германа и высадившему дверь темницы в башне Бодин, больше легкого толчка и не понадобилось). Однако крутая лестница стоила Визигарду сломанных ребер, но не жизни. Свалившись, он приподнялся на четвереньки, выплюнул кляп и уже готов был закричать, призывая на помощь, когда над головой его поднялся обитый бронзой костыль. Хрустнули шейные позвонки, и все было кончено.
