После того, как Эд умолк, Фортунат не сразу нашелся со словами. Потом спросил:
– Ты скажешь ей о своих подозрениях?
– Нет.
– А если они – я уверен, что ты ошибаешься, но предположим – окажутся правдой?
– Я с этим смирюсь.
И это добило Фортуната окончательно. Надо было знать Эда с младенчества, чтобы понять, насколько невозможно в его устах было слово «смирюсь». Да, Эда страшно изменился. Или слово «страшно» здесь не подходит?
Эд поднялся, стряхнул пыль с занемевших колен, и направился к выходу. У дверей его догнал голос Фортуната.
– А твой отец… ты так и не догадываешься, кто он был?
– Нет. – Эд обернулся, держась за дверной косяк, – но я это узнаю.
Только после его ухода Фортунат осознал, что забыл отпустить королю грехи.
– Да не хмурься ты так! Это со всеми происходит! Свободы жа-алко. У меня вот в девичестве ничего хорошего не было – и впереди не светило. А все равно перед свадьбой слезами обливалась.
– Помню.
– Ах, да, ты же была там. Вот ведь как здорово – ты на моей свадьбе, я не твоей. А ты вообще-то плачешь когда-нибудь?
– Бывает.
– Вот и поплачь. Потом уже некогда будет.
– Не хочу.
– Ты меня уморишь!
Гисла одевала Азарику к свадьбе, не доверив этого ритуала ни одной из служанок. Тут же присутствовала и Нантосвельта. В последнее время она довольно много времени проводила в обществе Азарики, наблюдая, в основном, за служанками. Ей это явно поручили, но она делала это не без собственного желания, убеждая себя, что эта страшная ведьма вовсе не так страшна, как о ней говорят. Так или иначе, она была второй из дам, которые должны были повести невесту к алтарю, за отсутствием у последней какой-либо родни.
Гисла поправила последнюю складку и отступила, щурясь. Платье шилось под ее присмотром, и она сама подбирала к нему украшения. Но, кажется, она была не всем довольна. На Азарике было платье из тяжелой серебряной парчи, сплошь покрытое серебряным же шитьем. Густые черные волосы невесты были схвачены жемчужной сеткой. На груди – оплечье из серебра: цепь из розеток тонкой работы, в каждую из которых были оправлены рубины.
– Ты бы хоть посмотрела на себя.
– Хорошо, дай мне зеркало.
Гисла шагнула было к столу, но Нантосвельта ревниво опередила ее и подала Азарике зеркало – между прочим, свое собственное. Азарика мельком взглянула на себя и вернула зеркало Нантосвельте. Меньше всего она напоминала сейчас счастливую невесту. А напоминала она юного воина, с ног до головы закованного в серебряный панцирь с каплями крови на груди. Не самое лучшее сравнение. Но она и в самом деле чувствовала себя воином перед сражением. И сражение будет похлеще, чем битва у Соколиной Горы, когда она несла знамя Нейстрии. Ведь сейчас у нее за плечами армии не будет.
