Голубые глаза, которые свели Таню с ума, смотрели сейчас прямо и без нежного трепета, словно не на Таню, а на отрытый клад или реликвию, о которых не мечталось, да нечаянно повезло, а вместе с везением свалилась громадная ответственность.
— Я бросил пить, чтобы спасти человечество. Так думал. Оказалось — чтобы встретить тебя и самому спастись.
Повисло молчание, возвышенное и мелодраматичное, неуместное на кухне и в то же время пронзительное, какой бывает пауза в театре — гораздо драматичнее, чем страстные монологи.
— Вася! Чьи у тебя глаза? Мамы, отца?
— Ни в мать, ни в отца, семейная тайна. Но соседки шептались: был у нас в бараке хулиган отчаянный, верста коломенская и глаза что синие плошки. Плохо кончил, зарезали в подворотне. Но попрошу о моей покойной матушке домыслов не строить! И где твое хваленое варенье?
Вася умял все оладушки. У Тани было создалось впечатление, что последнее время всех мужиков держат в голодном краю и редко отпускают.
Глава 17
Они приехали в клинику
ОНИ приехали в клинику к полудню. Поздно встали, да и после завтрака не сразу ушли из дома, в спальне задержались.
Семен не поднялся, когда Василий и Таня вошли в его кабинет, не дернулся, когда Василий представил:
— Татьяна Евгеньевна Кутузова, — секундная заминка, — жена Михаила Александровича. Доктор Шереметьев Семен Алексеевич.
Таня не сказала «очень приятно», потому что и Шереметьев промолчал. Сидел на диване, руки в карманах белого халата, ноги на журнальном столике — и не подумал опустить, разглядывал ее равнодушно, как букашку.
«Они переспали, — вяло подумал Семен. — Васька, ловкач, откеросинил бабу».
Этот вывод было легко сделать, наблюдая за любовниками, которые думали, что ведут себя сдержанно и обычно. Но Вася, помогая даме снять шубу, интимно погладил ее по плечам, она в ответ вскинула голову и ласково ему улыбнулась. Между ними отчетливо виделось поле взаимного притяжения, которое бывает, когда мужчине и женщине хочется быть слитыми, а не пребывать порознь. Нашли время, мысленно упрекнул Семен, впрочем, без особого осуждения. Ему было сейчас не до чужих шашней.
— Как наш пациент? — спросил Вася.
— Идите, — дернул головой Семен в сторону двери, ведущей в палату. — Полюбуйтесь. — Опустил ноги, поднялся, подошел к шкафчику и стал что-то из него доставать.
— О боже! — только и могла произнести Таня, войдя в палату.
— Дьявол! — выругался Вася.
На высокой больничной койке сидел юноша и ел из миски кашу. Острые коленки, темный пушок над верхней губой, длинные волосы, подростковые прыщи… Он был сокрушительно молод и в то же время старомоден, как на фото тридцатилетней давности. Откуда бралось это ощущение несовременности одетого в больничную рубаху парня, было непонятно, но оно присутствовало.
