— Ненаглядная моя! — Он обнял жену. Поцеловал в нос, щеку, в шею. Зашептал ей на ушко: — Мухобоечка моя!
Ах, как давно она не слышала этого слова! Это из молодости. У Мишиного деда в светелке, голые и потные, жара стояла, они тогда еще неустанно любили друг друга, но мух налетело — туча, жалили немилосердно. Таня не выдержала, встала, скрутила журнал и стала бить мух. Голая носилась по комнате и прихлопывала насекомых.
— Мухобоечка моя! — плавясь от любви, назвал ее Миша.
— А ты кто? — Таня отбросила журнал и подошла к кровати.
— Я мухобоичкин муж.
— Значит, мухобой?
— Ага! — глупо и счастливо улыбался Миша. Спустя много лет смотрели американский фильм, где человек превращается в муху. Дочь не могла понять, почему родители хохочут в совершенно невеселых местах картины. Называют героя «так себе мухобоем» и говорят про какого-то классного мухобоя. Светланка хмыкнула:
— Мухобой, потому что «бой» по-английски значит «мальчик», да? И неправильно! Но артист давно не мальчик! Плохой у вас перевод.
— Наш перевод, — улыбнулся Миша и хитро подмигнул жене, — самый лучший в мире!
Они целовались на кухне. Точно подростки или молодожены. Таня почувствовала, вернее — помаленьку начала чувствовать, как она соскучилась без мужской, пусть привычной, но дорогой ласки. Миша втягивал бунтующий живот и старательно просил прощения путем изображения пылкой страсти.
Заставило их очнуться возмущенное покашливание — на пороге кухни стояла Рая. Одета в шубу, в руках Мишина дубленка.
— Извините! Было не заперто, я вошла.
Татьяна возмущенно крякнула и отстранилась от мужа. Миша узнал девушку. Во-первых, он сегодня ночью с ней… спал, скажем мягко. Во-вторых, это была студентка пятого курса с запоминающейся фамилией Козюлькина. Пишет на их кафедре диплом. Как ее зовут, он не помнил. Простое имя, из трех букв. Зоя?
— Михаил Александрович! Мне нужно срочно с вами поговорить!
— Да, знаете ли… Не совсем вовремя… Вы, Зоя, не могли бы…
— Меня зовут Рая.
— Да, конечно! Простите!
— Во любовь! — хлопнула себя по бедрам Таня. — Он даже ее имя путает!
— Михаил Александрович! Миша! Я умоляю выслушать меня.
Ему было настолько неловко (стыдно, неудобно, противно), что даже голод слегка отступил. Желудок перестал урчать, будто с интересом прислушивался — чем кончится водевильная сцена.
— Конечно, я вас выслушаю. Потом, не сейчас.
— Нет! Обязательно сейчас и немедленно!
— Но помилуйте, Зоя, то есть Рая! Ваш требовательный тон не совсем уместен.
