Адепт вскочил, покачиваясь… в смятенье духа выхватил жертвенный нож и вонзил его себе в грудь.
Ученики схватили его руку, но рана, из которой вытекает жизнь, слишком глубока — закрыть её не удаётся.
Сияющий свет электрических ламп победил в круглом зале обсерватории, исчезли пауки, и призраки, и гниль.
Но бутыль разбита, на потолке видны следы пожара, и Мастер истекает кровью, лёжа на циновке. Ритуальный нож искали они напрасно. Под телескопом, с искривлёнными судорогой членами, на груди, лежит труп Мохини, и лицо его — повёрнутое кверху, к потолку — искажено ухмыляющейся гримасой смертельного ужаса.
Ученики, обступив смертное ложе, умоляют Мастера поберечь себя, но он мягко отвергает их просьбы:
— Послушайте, что я вам скажу, и не печальтесь так. Мою жизнь теперь никто не удержит, и моя душа исполнена желания завершить то, чему препятствовало тело.
Разве вы не видели, как дыхание тлена объяло весь этот дом! Ещё мгновение, и оно бы материализовалось — как туман выпадает вполне осязаемым инеем, — обсерватория, всё, что в ней находится, вы и я, все мы были бы сейчас плесенью и гнилью.
Выжженные следы там, на полу, это следы рук обитателей преисподней, переполненных ненавистью, напрасно пытавшихся завладеть моей душой. И так же, как эти выжженные в дереве и камне знаки, и другие их козни могли бы стать видимыми и остались бы навеки, если бы вы не вмешались с таким мужеством.
Ибо всё, что в этом мире «неистребимо», «вечно», как говорят глупцы, прежде было призрачно — призраком, видимым или невидимым, — и является не чем иным, как застывшим призраком.
Поэтому, что бы это ни было, прекрасное или безобразное, избранное, доброе или дурное, весёлое, но с затаённой смертью в сердце или печальное, с затаённой в сердце радостью, — всегда на нём налёт призрачности.
И если даже лишь немногие в мире ощущают присутствие призрачного, оно всё равно здесь, вечно и во веки веков.
Главный тезис нашего учения гласит, что мы должны взбираться по отвесным стенам нашей жизни к вершине горы, где стоит гигантский маг и из обманчивых отражений своих колдовских зеркал создаёт нижний мир!
Видите, я стремился к высшему знанию, я искал человеческое существо, чтобы убить его, ради исследования его души. Я хотел принести в жертву одного человека, который действительно был бы абсолютно бесполезен на земле; и я смешался с народом, с мужчинами и женщинами, и я заблуждался, полагая, что легко найду такого.
С радостной уверенностью направлял я свои стопы к адвокатам, медикам и военным — среди профессоров гимназии я почти схватил одного, почти!
