Перед тем как начать коллективное оплакивание, девочки критически осмотрели свою работу и нашли, что Леля Бабушкина «покойница на пять с плюсом». А вот я, Люба Золотинкина, не очень то похожа… «Ах, так! — обиделась я. — Тогда не желаю умирать!» Сбросив с себя похоронное украшение, я выскочила из «гроба» и стала вслед за другими причитать: «Ох, ты моя хорошая да любимая… Да на кого же ты нас покинула?»
Хор плакальщиц звучал так громко и столь отчаянно, что прибежали воспитательницы и всплеснули руками:
— Да вы что, спятили!? Разве можно играть в такие игры! Немедленно прекратите!
Спектакль с «покойниками» пришлось прекратить, чем все были очень недовольны, в том числе и Леля Бабушкина.
…Тело моей подруги не могли найти несколько дней. Но однажды вечером, когда мы сидели у ворот дома, привезли на телеге под рогожей то страшное, что было Лелей Бабушкиной. И теперь мы рыдали, оплакивая ее по-настоящему.
Похоронили мы Лелечку на хорошем месте, под березками. Сплели из цветов венок и гирлянды, украсили ими могилку. А на крест прикрепили стихотворение, которое написала наша колонистка поэтесса Ирина Венерт:
В чужой сторонушке гибель ужасную
Рано нашла ты себе.
Всеми любимая, нежно-прекрасная,
Вечная память тебе…
Слышишь ли наши рыданья напрасные?
Лелечка, дай нам ответ.
Тихо. И шепчет могила бесстрастная:
«Лелечки вашей уж нет…»
Долго мы не могли забыть Лелечку. Долго о ней плакали…
Елизавета Андреевна Цорн преподавала в Мариинской женской гимназии французский язык. Она себя считала скорее учителем, чем воспитателем. И вот судьба ей уготовила испытание — опекать целую группу девочек, иные из которых выше ее ростом.
Нет, уж лучше отвечать за малышей. Те и шагу не сделают, чтобы не спросить разрешения. Самое худшее — подерутся или набьют себе шишку. За большими же девочками и присмотр нужен большой.
И мать не всегда уследит за единственной дочерью. А если их тридцать пять?
Елизавета Андреевна знает свое прозвище — Наседка. Но не обижается. Наступит день, когда ей придется взглянуть в глаза родителям. Пусть этот взгляд будет честным.
Сегодня Цорн уложила девочек спать пораньше и, пожелав спокойной ночи, вернулась в свою комнату. Она села за стол и пододвинула канделябр, чтобы еще раз перечесть письмо, полученное утром. Это было долгожданное письмо, присланное добрым ее знакомым Николаем Викторовичем Такжининым.
Будучи инспектором Мариинской гимназии, он провожал их группу на Финляндском вокзале. А затем и сам выехал из Петрограда. Но не на Урал, а в Томск, к своим дальним родственникам. Прощаясь на вокзале, Такжинин просил дать ему знать, как все образуется на новом месте. То же самое он повторяет и в этом письме, которое полно заботой о судьбе ее и детей.
