– Судить… – колупая палубу сапогом, отвечает Петька.
– Правильно! А теперь скажи, матрос Петька Передряга, что мы должны сделать с тобой, который пропустил на судно козла?
Петька Передряга вскидывает длинные ресницы, оторопело открывает рот. От обиды, от неожиданности он начинает шмыгать носом и сопеть. Боцман Ли видит это и соскакивает с леера, взмахивает маленьким сухим кулачком.
– Костя, большой матушка! Чего привязался к Петьке, отставай! – Щелочки глаз боцмана блестят сердито, и, вероятно, от этого на палубе становится еще веселее. Петька Передряга переступает с ноги на ногу, томится.
– Валентин! – обращается к штурману капитан. – Присматривай за курсом…
Отложив книгу, капитан сдвигает на лоб очки, неторопливо массирует уставшие веки пальцами.
– Иди сюда, Хохлов! – приглашает он, найдя взглядом Костю.
Речники замирают. Штурвальный, незаметно подмигнув Вальке Чиркову, идет к капитану.
– Слушаю! – по-уставному вытягивается Костя, а сам старается сообразить, что сделает капитан, как будет «снимать стружку».
Обычно Борис Зиновеевич делает так: сперва легкая проработка с глазу на глаз, потом – в случае необходимости – общее собрание, на котором капитан тяжело вздыхает и поговаривает насчет того, что, пожалуй, на берегу он легко терпел бы подобное, но на судне, где дисциплина превыше всего, склонен к тому, чтобы… В общем, он пока удерживается от выводов, пусть их делают товарищи… Говорит в это время капитан скучными, незнакомыми словами: «Превыше всего… Выводов я не делаю! Есть поступки и проступки!» Костя предпочитает разговор с глазу на глаз, когда Борис Зиновеевич со смаком, точно от арбуза откусывает, произносит любимую ругань: «срамец». Совсем хорошо, когда капитан накричит, тогда можно ходить с обиженным видом, ожидая, что Борис Зиновеевич, устыдившись, начнет замаливать грехи. «Ладно, Костя, оба виноваты. Покричали, и будет!» – «Да ведь как кричать! Ежели напрасно, то оно обидно!» – всегда говорит в таких случаях Костя. «Как напрасно! Ты же вышел на вахту в грязной робе!» – «Пятнышко – не грязь!» – упирается Костя, но тон сбавляет, – как бы снова не рассердить капитана упоминанием о пятнышке, которое во весь воротник. Сбавляет тон, и наступает мир… Хорошо! Самое же страшное – общее собрание.
Раздумывает и капитан. И сквозь шум и гам слышен сердитый голос капитана:
– Марш, Костя, с палубы! Чтоб я тебя, зубоскала, здесь сегодня не видел!
На палубе взрывается второй раз за день здоровый, ошеломляющий, громкий хохот ребят. Иван Захарович наяривает на губной гармошке «Камаринскую», трясет от восторга длинными ногами. Кричит боцман Ли:
