— Да, след, первые пять километров… Ещё этак бы тысячу километров, и у меня будет объективная картина биологии тигра.
— Размахнулся! Тыщу вёрст натропить! А не боишься: ты за тигрюшкой, а она тебя — ам! Тыщу вёрст!
— Натропить, описать, систематизировать, сделать соответствующие выводы… Например, как регулировать охоту в нашем крае. Что нужно: полный запрет или ограничения? Или вот проблема: сколько тигров тайга без ущерба для себя прокормит? Тыща вёрст… Это только для первого случая.
Мернов призадумался, пытаясь прикинуть объём предстоящей Белову работы, с сомнением покачал головой.
— Да-а… Как говорят старухи, помогай тебе бог. Мне и самому не мешало бы получить маленько божьей помощи! Голова от мыслей трескается: как Щапова взять?
— А ты попробуй учесть одно обстоятельство. Пушнину он у Хлопотина отобрал? Он её кому-нибудь продаст или… так отдаст…
— На Таньку намекаешь, на супругу? Такой случай я уже обдумал.
Дверь избушки отворилась, выглянула Агния.
— Георгий Андреич, чаю не пили! Второй раз подогреваю.
Смиренно замерло Терново, подчинясь снегам, стуже темноте. Если бы не яркий прямоугольник окна канцелярии, то могло бы показаться, что тут, посреди тайги, вовсе и нет никакого человеческого жилья. Но окно сияет щедрым светом пятилинейной лампы, да и в других домах кое-где, если приглядеться, вздрагивают огоньки — где лампадка, где коптилка, где допотопный жирник: время ещё не ночное — вечернее. Нельзя сказать, что и на улице крохотного посёлка полное безлюдье: быстрая, словно бесплотная, фигурка (ни одна собака не залаяла) проскользила от дома к дому и приникла к освещённому окну. С минуту — никакого звука. Потом как бы со стоном прорвалось частое, трепетное дыхание.
Сквозь стекло, лишь понизу забелённое снежными узорами, Татьяна увидела, что, сидя за столом, Георгий Андреевич писал: и мысли его, и чувства сливались воедино, и все в его лице было до отчаянья непонятно Татьяне. Но что? Белов вдруг поморщился, нахмурился и, бросив в сердцах ручку, с досадой посмотрел в окно. Татьяна едва успела юркнуть в сторону.
Совсем другая картина открылась ей, когда она, заслышав за стеной голоса и несколько удивлённая этим, решилась снова заглянуть в окно. Теперь вся большая комната была перед ней, и оказалось, что Георгий Андреевич вовсе не в одиночестве. За дальним столом, приобняв найдёныша Юрку, сидела Агния; там, как видно, занимались учёбой: раскрытые тетрадка и книжка лежали на столе. Возле печки примостился старик Огадаев, который, нацепив очки, чинил пим. Перед висевшим на стене зеркалом стоял взятый на днях на должность объездчика Никита Хлопотин и примерял новую форменную фуражку, а сам Георгий Андреевич стоял рядом с ним и, посмеиваясь, вроде бы подтрунивал над парнем: дескать, до времени, когда фуражку можно будет носить, ещё дожить надо. Собственно, они все там в эту минуту с весёлым интересом следили за Никитиной примеркой. Впрочем, не все… Девчонка эта, недоросток, смотрела вовсе не на парня, а на директора, и такая влага сверкала и переливалась в её глазах, что Татьяну наконец-то озарило: соперница!
