– Мама… это я…
Голос был хриплым, чужим.
За дверью послышался придушенный вскрик – так бывает, когда человек прикрывает себе рот ладонью, испугавшись чего-то.
– Мама… открой, это я!
Шорох – словно она оседает на пол.
– Мама? Это я, твой сын!
Короткое позвякивание – она берется за щеколду, и вдруг отдергивает пальцы, словно обжегшись.
– Сын? – слышится из-за двери. – Мой сын погиб…
– Нет, мама, я не умер! – хрипит он, превозмогая боль в горле. – Я живой, я вернулся…
– Похоронка пришла месяц назад, почтальон прочитала – сказала, сын погиб смертью храбрых…
– Да нет же! – вскрикивает он, и закашливается – в едва зажившем горле дерет, словно наждаком. – Это ошибка, ошибка, мама! Я твой сын, я вернулся! Открой же!
Он дергает дверь – и тут же на нее наваливаются изнутри.
– Уйди! – стонет мать. – Ты не мой сын, мой сын погиб… Ты нечистый – и если я впущу тебя, душа моего сына никогда не обретет покоя!
Он замирает, потрясенный.
– Мама…, – дрожащие губы слушаются с трудом.
– О, Аллах, всемилостивейший и милосердный, – быстро шепчет она за дверью, – ты забрал у меня сына, и тебе больше нечего у меня забрать… Так дай же ему покой…
Он лихорадочно соображает.
– Сейчас я подойду к окну – ты посмотришь, и увидишь, что это я! – наконец находит он решение.
– Не-е-ет! – слышно, как она бросается к окну, задергивая старенькие шторы, что-то грохочет, катясь по полу – возможно, тот самый чугунок, что она начищала. – Что тебе стоит принять облик моего сыночка? Молю, оставь меня!
Она бессильно плачет, подвывая.
– О, Аллах, за что мне такие муки? Я все потеряла, я осталась одна, мне незачем жить – забери мою душу, но не губи душу моего сына!
– Нет, мама, нет! – хрипит он, ударяя кулаком в дверь. – Это же я!
Он сползает по двери, кривя рот в беззвучном плаче, скребя пальцами неподатливое дерево.
Мама вновь бросается к двери.
– Сыночек, милый мой, ненаглядный, кровинка моя, – слышится сквозь рыдания, – если это и в самом деле ты – подожди до утра, подожди, пока не пропоют петухи, пока не взойдет солнце…
– Мама…
– Подожди до утра, – горячо шепчет она, заливаясь слезами, – пусть я буду всю жизнь перед тобой виноватая, пусть ты больше никогда не назовешь меня матерью, за то, что я не узнала тебя, за то, что я не поверила тебе – но только подожди, подожди…
Он молчит, он кивает, словно она может видеть его через толстые доски.
– Хорошо, мама, я подожду… Только ты не плачь, пожалуйста…
Он садится, прислоняясь спиной к двери – не зная, что она сейчас сидит точно также, и что странный торопливый перестук, который безотчетно ловит его обострившийся до предела слух – это биение ее сердца, сердца самого родного ему человека, женщины, давшей ему жизнь…
