— Ты спала? — спросил он.
— Должно быть.
— Или слушала флейту лучника?
Рука его еще глубже вдавила ее в теплую мякоть постели.
— Я тоже слышал, но решил, что это ветер завывает где-то на башне. Так это лучник? Ты обещала встретиться с ним в такую ненастную ночь?
— Нет, не обещала.
Он не убирал руки. Аделина чувствовала идущее от него тепло и вдруг в минутном ослеплении представила, каково бы это было — пошевелиться под его рукой, ощутить ее тепло всем своим телом… Он отодвинулся, словно прочел ее мысли и они ему стали противны.
— Ты останешься здесь, пока я выйду поговорить с часовыми, или я должен тебя караулить?
— Зачем ты так часто поднимаешься на вышку? Симон вздохнул:
— До того как ляжет снег, осталось всего несколько дней. Если Лонгчемп задумал нанести удар до наступления весны, сейчас самое время.
— Ты не попытался избавиться от лучника, ты даже не допросил его.
— Я не хочу вызывать у Лонгчемпа подозрений, сообщения должны поступать постоянно. — Симон нахмурился, глядя в огонь. — Ты сдержала слово и не сказала ему, что я понял, чем он тут занимается?
— Клянусь, я ничего ему не говорила.
— Хорошо, тогда мне не о чем беспокоиться, не так ли? Моя славная женушка сдержала клятву.
В голосе его чувствовалась насмешка.
— Неужели тебе так нравится, — спросила она, — издеваться надо мной, высмеивать мои ошибки? Ты или смеешься надо мной, или не замечаешь. Кто я для тебя: жена, ослушавшаяся мужа, или преступница, достойная казни? Я больше так не могу, Симон. Я хочу знать, как ты ко мне относишься.
— А как мне следует с тобой обращаться? Как с женой, которая… Как ты сказала? Меня ослушалась? Или как с преступницей, опасной преступницей, которую близко к приличным людям подпускать нельзя? Мне трудно решить, Аделина. Сделай выбор за меня.
Аделина не захотела по собственной воле лезть в расставленный капкан.
— Я подумаю над этим, — сказала она и откатилась к самому краю постели.
Симон тяжко вздохнул:
— Мадам, вы загоняете меня в угол. Положение мое сходно с положением изменника, избежавшего петли палача, но чувствующего себя неуютно в королевской темнице. Как только угроза смерти миновала, он начинает жаловаться на то, что вынужден влачить жалкое существование среди таких же бедолаг, как он. Следует ли ему искать средство к перемене участи? Или помалкивать, зная, что избавление принесет лишь смерть?
— Ты решил казнить меня? За то, что я говорила с представителем канцлера твоего короля?
