— Твоя горничная, — начал Симон.
— Петронилла.
— Да, Петронилла, мне бы следовало раньше о ней поговорить. Для нее в форту нет места. Ты сказала, что она хочет вернуться в Нормандию. Петронилла сможет пожить в доме твоего отца, пока я не снаряжу эскорт до Херефорда?
— Она должна остаться здесь до весны, — ответила Аделина, потянувшись за чашей с вином.
Симон старался говорить спокойно. Петронилла внесет серьезные помехи в устоявшийся быт форта. Симон заметил, как дерзко она смотрит на солдат гарнизона.
— Чтобы отгородить для нее помещение для сна рядом с нами в старом замке, потребуется какое-то время, а до сей поры…
— Она останется на зиму здесь, в этом доме. Майда предложила ей жить в ткацкой, — сказала Аделина.
— И она согласилась? — Симон, как ни старался, не мог скрыть радости.
Аделина улыбнулась:
— С охотой, у нее среди людей отца появился дружок. Симон улыбнулся в ответ:
— Леди пустилась с места в карьер. Одиночество, значит, ей не грозит?
Аделина захихикала.
— Думаю, нет. — Она протянула руку к огню. — У моего отца, похоже, неплохой вкус. Это я о вине, которое он… находит. Почти такого же цвета, как рубины Тэлброка.
Симон любовался ее рукой.
— Надо ли нам попросить его найти того же поставщика в следующем году?
— И ограбить беднягу дважды?
Никогда еще Симон не слышал, чтобы Аделина смеялась. Симон с трудом преодолел желание налить жене еще вина, чтобы подсластить ее прощание с домом. Но она, это уж точно, помянет его недобрым словом наутро, когда голова начнет раскалываться.
Петронилла сидела за другим концом стола и, похоже, не замечала того, что о ней говорят. Юнец с бородкой клинышком что-то шептал ей на ухо.
— Хауэлл, — шепнула Симону Аделина. — Его зовут Хауэлл.
— Кажется, Петронилле он пришелся по сердцу. Аделина снова засмеялась. Симон покачал головой, он не думал, что его слова так позабавят жену.
Да, на следующее утро у его жены голова будет болеть как пить дать.
Юнец с острой бородкой и похотливым взглядом оказался более прилежным, чем можно было подумать, глядя на него. Когда Симон встал и Кардок выпил за здоровье новобрачной и ее мужа, бородатый шмыгнул за дверь и привел лошадей прямо к порогу. Серая кобыла Аделины была вычищена до блеска, а седло покрывал дорогой бархат.
Симон постепенно привыкал не спрашивать себя, откуда у Кардока такие чудесные вещи. Он поблагодарил долговязого конюха и про себя воздал хвалу щедрости Кардока. Но, как и в случае с вином, никаких вопросов никому задавать не стал.
