– Вот и прекрасно, – кивнул тот, очевидно истолковав молчание гражданина Сорокина как полное с собою согласие. – Чтобы перевести нашу беседу в более предметную плоскость, вот, благоволите взглянуть, Серафим Иванович. Вот такая сумма вас устроит?
И он быстро написал цифру на вынутой из кармана прямоугольной бумажке, впоследствии оказавшейся визитной карточкой Ярослава Алексеевича. Сорокин взглянул на обозначенную там сумму, и его брови медленно поползли вверх.
– Что же там на этом диске, господи? – негромко проговорил он. – Тут же… Вы нас за кого принимаете?.. Мы – провинциальное журналистское агентство, и никаких возможностей для ведения настоящего высокотехнологичного следствия у нас не…
– Я же сказал, что это очень важная информация, – проговорил Ярослав Алексеевич. – Я прекрасно сознаю, что масштаб гонорара для вас чрезвычайно впечатляющий и, если учитывать основную сферу вашей занятости, – недостижимый. Ну что же, вы готовы слушать меня далее?
Серафим Иванович взмок, как мышь. Он даже пошевелил ушами, каковая уникальная способность проявлялась в нем только в минуты величайшего волнения.
– Да.
– Так вот, как я уже говорил, данные исчезли. Главная версия – это то, что Малахов сам передал их кому-то, потому что только он имел доступ к этим данным. Малахов был очень замкнутый, малообщительный человек. Он неотлучно находился в НИИ, жил там же в городке под постоянным контролем наших людей, следовательно – не мог передать диск в другие руки. Близких родственников у него нет… не было, друзей тоже. Он холост.
Ярослав Алексеевич говорил четкими рублеными фразами, взвешивая каждое слово и как-то особенно оттеняя интонационно ключевые моменты своей речи. Сорокин напряженно смотрел в одну точку на поверхности стола. Перед глазами вертелась жена, благоверная Лариса Лаврентьевна, требовавшая купить ей сразу три шубы – впрок!
– После его гибели в его вещах обнаружено два письма, написанных несомненно женским почерком. Конвертов нет, так что с обратным адресом ясности никакой. – Ярослав Алексеевич покачал головой, а потом продолжал с резко помрачневшим лицом: – Самое главное – вот что странно: у Малахова просто не было времени ни на какую личную жизнь, да он был вообще порядком инфантилен, и с женщинами у него как-то не ладилось… Стеснялся жутко. Да и времени у него на всякие там ухаживания, откровенно говоря, было не очень… Вернее, не было совсем. А, судя по письмам, эта женщина была с ним в самых близких, интимных отношениях. Последние несколько лет он постоянно пребывал в эпицентре серьезных исследований – у него, образно говоря, алиби в плане всякой личной жизни. Никто из женщин, кроме пожилой ассистентки, к нему ближе чем на пару километров и не подходил.
