— Да я просто так сказал, — стушевался Паша.
— Ну, как Стамбул? Вчера нам не удалось толком поговорить. Был у девушки, — пояснила мать Юлии Кирилловне. Та понимающе кивнула головой. Секретарша колдовала над чашкой, наливая кофе.
Паша хотел вздохнуть, но тут же испугался, что его вздох будет расценен как недовольство. В конце концов, мать сделала ему такой подарок — поездку в Стамбул, а он, вместо того чтобы восторгаться и благодарить, будет вздыхать.
— Отлично! Так красиво! Просто прелесть! Стамбул — это очаг древней цивилизации. Архитектура города формировалась под влиянием… — бойко начал Паша.
— Я была в Турции, — вставила Юлия Кирилловна, — но не в Стамбуле. В Анталии.
— И как? — спросил из вежливости Паша. Он был страшно рад, что ему не надо вдаваться в подробное описание Стамбула.
Юлия Кирилловна пожала плечами:
— Хорошо. Солнце, море.
— Отдыхать — не работать, — с улыбкой заключила мать.
— Да, ты напомнила о моей завтрашней работе, — скорчил недовольную мину Паша.
— Так скоро?
— Наш не любит давать своим сотрудникам длительные отпуска.
— Особенно незаменимым. — Сегодня у матери, судя по всему, было прекрасное настроение. Такой веселой Паша ее видел редко.
— Может, еще кофе? — спросила его мать.
— Можно.
— Юлечка!
— Ты кого-нибудь еще ждешь? — спросил Павел.
— Почему ты так решил?
— Ты в белом халате и не снимаешь его. Мать рассмеялась.
— Это уже как моя вторая кожа. Прилипла намертво. Но ко мне действительно должны прийти.
— А этот, чиновник из Минкульта… Какие у него проблемы?
— А что? С каких это пор ты, Паша, стал интересоваться моими делами? Ты всегда говорил, что никогда не стал бы психиатром. Представляешь, Юль, в детстве он говорил, что я работаю психом!
Женщины рассмеялись и посмотрели на Пашу. Он почувствовал себя круглым дураком.
— Это было давно…
— А сейчас ты работаешь в рекламном агентстве и составляешь дурацкие тексты. И еще говоришь, что коллектив у вас сволочной, а начальник — козел.
Это была неинтересная тема. И Паша понял: пора уходить. Кроме того, такой разговор задевал его мужское самолюбие. Его размазывают по стенке, а он что, должен терпеть?
— Ладно, я пошел. — Паша поднялся с кресла, обиженно засопев.
— Не кипятись. Я любя.
— От такой любви вешаются, — пробурчал Паша.
— Вот мужчины — какой народ! Любят, чтобы их по шерстке гладили.
— Ну, хотя бы не трепали.
— А что, нельзя потрепать собственного сына? Подойди сюда, — скомандовала мать.
Паша покорно приблизился к ней.
