«Ты не прав, — возразила ему мать. — Эту картину художник писал в состоянии медитации. Она обладает внутренней силой, гипнотическим влиянием. Если на нее долго смотреть, то можно почувствовать смену гаммы эмоций. Как контрастный душ. Вначале от обилия красных тонов учащается сердцебиение, расширяются зрачки. Человек ощущает в себе бодрость, а потом он постепенно испытывает чувство легкости, полета. Потом от красного цвета он переходит к синему. Задерживается на нем. Он получает успокаивающий эффект». — «А когда он переводит взгляд на стены приемной… он засыпает, — со смехом подхватил Паша. — От светло-голубого любой уснет». — «Вот видишь, ты и сам во всем хорошо разбираешься, из тебя бы получился неплохой психоаналитик». — «Боже упаси, — замахал руками Паша. — Ни за что!» — «В этом все и дело», — заключила мать.
Послышался звук открывающейся двери. Из приемной выходил пациент. Паша с любопытством взглянул на него. Это был плотный мужчина лет сорока пяти. С темными, коротко стриженными волосами и большой родинкой под левым глазом. Чуть смугловатая кожа и темные глаза. Паше показалось, что его лицо он где-то видел. Но вот где? За ним шла мать. В белом халате. Темные блестящие волосы были распущены по плечам.
— Паша? — удивилась она. — Мы же договаривались на другое время.
— Да… конечно… но так получилось.
— Кто-нибудь звонил? — обратилась она к секретарше.
— Нет.
Мужчина мельком взглянул на Пашу и, сухо кивнув головой на прощание, стремительной походкой вышел из офиса.
Мать села в кресло по другую сторону столика и обратилась к Юлии Кирилловне:
— Юля, кофе!
— Сейчас, Нина Георгиевна. С молоком или без?
— Без. Две ложки кофе.
— Мам, этот тип показался мне знакомым. Это не артист?
— Артист? — брови матери взлетели вверх, и она рассмеялась. — Нет. Не артист. Это чиновник Министерства культуры. Довольно высокого ранга.
— Это к тебе такие пациенты ходят? — Паше хотелось схохмить, но он понимал, что его слова звучат глупо.
Брови матери вторично поднялись вверх.
— Что ты хочешь этим сказать, Павел? — В ее голосе прозвенел металл.
— Ничего. Но я не думал, что у тебя такие именитые пациенты.
— Я неплохой психиатр, как ты, наверное, догадываешься. Почему ко мне должна ходить всякая шушера?
В этом была вся мать. С ней можно было нормально разговаривать, шутить, иронизировать, но в любой момент она могла одернуть тебя и мгновенно превратиться в великосветскую леди с королевскими манерами, которую пытается унизить какое-то ничтожество и пустое место.
